Как Веприк, сын Тетери, маманю спасал - страница 6

Попрощавшись с народом, староста перехватил крапиву покрепче и двинулся на противницу. Дунька кинула репку и с ревом побежала к матери. Хохот на поляне стоял такой, что не слышно было, какие слова кричал ей вслед Пелгусий. Напоследок он погрозил крапивой еще Тетере, потом выкинул крапиву и показал кулак.

— Дождешься ты! — пообещал староста. — Людей веселишь, а богов сердишь!

Тетеря, как всегда, молчал, только посмеивался.

— Вот, я знаю, случай был в одной деревне, — начал староста, подсаживаясь к огню. — Мужик один Перуна рассердил: сказал мол на что мне его просить, раз я сам сею да сам хлеб убираю. Рассердился Перун и сделал так, что на половине поля всегда дождь шел, а на другой половине — солнце жарило. Как черта по земле: тут сухо, там мокро. Так и потрескалась, и рассохлась матушка-земля с одной стороны поля, а с другой сделалось болото и пролились на землю вместе с дождем всякие скользкие гады: змеи, мокрицы, жабы, пиявицы…

— Лягушки, — подсказали слушатели.

— Лягушки, — согласился Пелгусий. — И ужи мерзкие. И бегемоты, — добавил он.

Никто из березовцев, включая и самого Пелгусия, конечно, никогда не видел живого бегемота и не знал, что это за зверь. В сказках бегемот представлялся лысым прожорливым чудищем, вылезавшим из воды, вроде кикиморы, так что никто не удивился, что Перун в числе прочего сбросил на провинившееся поле несколько бегемотов, раз у него в запасе были самые противные и скользкие гады.

— А вот была еще одна девочка, богов не уважала, — сказал Пелгусий, строго глянув на Дуняшку, которая мусолила свои сладкие соты на коленях у матери. — Пошла она как-то раз в то место, где стояли у них боги-то деревянные, идолы. И показала она одному богу шиш. Сложила кукиш и показала, — Пелгусий тоже старательно изобразил из пальцев кукиш, чтобы всем было ясно, о чем он говорит. — Девочка-то была глупая. Но на проказы способная. И глядит эта девочка и видит чудо дивное: а идол-то деревянный стоит и ей язык в ответ показывает! С тех пор стала она заикой от испуга.

— А идол-то язык в рот обратно убрал или так и стоит с языком наружу? — полюбопытствовал кто-то из мужчин.

Наставало самое интересное время: сумерки сгущались, в воздухе чувствовались вкусные запахи мяса, свежего хлеба и меда, люди садились поближе к костру и заводили необыкновенные рассказы про Перуна с синими молниями, смертоносными — для наказания и избиения, и золотыми — наоборот, несущими здоровье и подарки; про мужика, который пожалел зерна для Даждьбога и теперь свой урожай не косит, а копает, потому что у него весь хлеб растет корнями вверх, а зернами в землю; про киевских деревянных идолов, которые, люди сказывали, в праздники ходят по городу и говорят с народом человеческими голосами; про Златую Бабу, сделанную в Киеве из чистого золота в два роста взрослого человека; про медведя с деревянной ногой; про поганого Змея Горыныча, что летает к кострам по праздникам и крадет самых красивых женщин и девушек, а у самого в глазу камень Маргарит — куда ни глянет, все огнем горит…

— У нас Тетеря за урожай не боится, — сказал Млад, чудородов брат, много промышлявший охотой. — Тетеря клад найдет, богатство спрятанное, и будет жить припеваючи… Есть, небось, в лесу клады, а, Тетерев Людмилыч?

— Небось, жили и тут люди, — нехотя ответил Тетеря.

— Так поделись, Тетеря, — стали дразнить его соседи у костра. — Хоть один клад отдай. Куда все тебе одному?

— Не к добру это, — ответил он.

— Чтобы богатство — да и не к добру? — не поверил Чудя.

— А ведь верно, — сказал Пелгусий, — клады-то заговаривают. Вот положат на клад заговор, кто его не знает, тому клад в руки не дается. Или клад-то возьмет, да и сам не рад будет: заболеет или вообще умрет… Отец мой как-то в лесу на место набрел, ему один знакомый рассказал про знак на том месте: лошадка в камень вправленная. Он и видит: стоит белый камень, а внутри у него капелька золотая, как будто лошадка. Как увидел — в глазах словно потемнело. Проморгался — не то место: ни камня, ничего нету. Искал он искал камень, ничего не нашел, заблудился только…