Как я отыскал Ливингстона - страница 14

Я намеревался проехать в Африку инкогнито. Но тот факт, что белый человек, да еще американец, отправляется в Африку, стал известен всему Занзибару. Этот факт передавался тысячу раз на улицах, о нем говорили в лавках и в таможне. Туземный базар особенно был им заинтересован и волновался день и ночь до самого моего отъезда. Все желали знать куда и зачем я еду?

Я отвечал на все скромные и нескромные вопросы, что я еду в Африку. Хотя на моей визитной карточке и стояли слова:

однако немногие, я думаю, подозревали связь, существовавшую между «New-York-Gerald» и поисками за «доктором Ливингстоном».

Увы! Как тяжело отправляться в экспедицию одному! С какою поспешностью перебегал к из лавки в лавку под палящими лучами немилосердно жгучего солнца, заручившись нечеловеческим терпением для торговых сделок с буролицыми индусами; мне нужно было призвать все свое мужество и остроумие, чтобы уломать плутов ганезцев и сговориться с хитрыми банианами. Сколько я переговорил в продолжение дня, сколько переверил счетов! Я должен был сам наблюдать за переноской купленных вещей, вымерить их и свесить, для того чтобы убедиться в верности их веса и меры. Затем мне нужно было присмотреть за Фаркугаром и Шау, которые снаряжали ослов, прилаживали седла, паруса, палатки и приготовляли ботики для экспедиции. К концу дня я чувствовал, что руки мои и голова отказываются мне служить. Такая работа предстояла мне в продолжение целого месяца без передышки. Истратив несколько тысяч долларов, взятых у Джемса Гордона Беннета на холст, бусы, проволоку, ослов и тысячу других необходимых предметов и, уплатив вперед деньги членам моей свиты, потом утомив более чем следует Вэбба и его семейство суматохой, при которой происходили мои приготовления к путешествию и завалив весь дом его покупками — мне уже оставалось только пойти проститься с европейцами и поблагодарить султана и моих знакомых за услуги, которыми я пользовался до отъезда в Багамойо.

Накануне моего отъезда из Занзибара американский консул, облекшись в черный сюртук и таковую же шляпу, составлявшие его официальный костюм, отправился со мной во дворец султана. Султан был ко мне весьма милостив; он подарил мне арабскую лошадь, снабдил рекомендательными письмами к своим агентам и представителям во внутренней Африке, и вообще старался выказать мне свою благосклонность.

Дворец султана представляет высокий, большой и красивый четырехугольный дом, выстроенный из коралла, с толстым слоем штукатурки из известкового цемента. Внешний вид его напоминает наполовину арабскую наполовину итальянскую архитектуру. Оконные ставни сделаны в виде венецианских жалюзи, выкрашенных ярко-зеленой краской, что представляет разительный контраст с ярко выбеленными стенами. Перед высоким и широким крыльцом стояла, выстроившись двумя полукругами, султанская гвардия, в которой служили наемники из балухов и персиян, вооруженные кривыми саблями и длинными щитами из кожи носорога. Одежда их состояла из грязновато-белой бумажной рубашки, доходившей до лодыжек, и кожаного пояса, в изобилии разукрашенного серебряными бляхами.

Когда они нас завидели, то тотчас дали знать кому-то внутри здания. В ту минуту, когда мы были в двадцати ярдах от входа, султан, ждавший нас стоя, спустился с лестницы и, проходя мимо рядов своей гвардии, приблизился к нам и протянул нам правую руку с добродушной, приветливой улыбкой на лице. В свою очередь, мы сняли шляпы и пожали ему руку, после чего, по его желанию, мы прошли вперед, пока не очутились на самой верхней ступеньке, у входной двери. Султан сделал нам знак идти далее; мы поклонились и, дойдя до площадки некрашеной и узкой лестницы, снова остановились в недоумении. «Идите дальше», сказал султан и мы поднялись по лестнице, причем чувствовали себя весьма неловко, имея позади себя государя. Я заметил, что консул всходил по лестнице боком с намерением соблюсти и приличие и свое достоинство. Я подражал ему, насколько мог, но не находил своего положения особенно приятным. На верхней ступени лестницы мы остановились, и повернулась лицом к входившему султану. Нас опять стали любезно приглашать идти дальше, и мы наконец очутились в тронной зале. Это была высокая комната, разрисованная в арабском вкусе; пол был устлан толстым персидским ковром, а вся мебель заключалась в дюжине позолоченных кресел и люстр.