Как я проводил операции по смене пола, превращая женщину в мужчину - страница 20

Вы единственный в это поверили, все поняли и, несмотря ни на что, предложили мне помощь. Я знаю, чего Вам это стоило и в то время, и во все последующие долгие месяцы, и потом, когда все благополучно завершилось и, как уже положено, заволновались и зашевелились обозленные этим благополучным исходом мои «доброжелатели» и «радетели».

Если б можно было бы хоть чем-нибудь возместить те душевные потери и те моральные муки, которые приняли Вы из–за меня! Но нечем их возместить, а то, чем принято благодарить врачей, — не для Вас, кристально чистого человека. И остаюсь я в неоплатном перед Вами долгу за бескорыстное Ваше участие в моей судьбе.

И все же я всю жизнь буду платить Вам за это участие своей верностью и огромной любовью. До последней минуты своей жизни буду продолжать считать Вас своим богом.

Для меня Вы — бог, и верность Вашему имени для меня — плата за все.

Вы даже не подозревали, наверное, никогда, каким счастьем для меня была возможность видеть Вас, смотреть в Ваши все понимающие и всех прощающие глаза, видеть Ваше лицо, смотреть в которое — огромное духовное наслаждение. Просто смотреть. Благодарю судьбу за то, что дала мне такое счастье — побыть, хоть недолго, рядом с Вами, величайшим хирургом и скромнейшим человеком.

Поверите ли Вы, что пациент, перенесший без единой слезинки страшные операции, не заплакавший ни разу в ответ на бестактность и бесцеремонность людей, оплевавших его очно и заочно, бесслезно вынесший сто кругов ада, — поверите ли Вы, что этот Ваш пациент плакал, как маленький ребенок, когда понял, что больше не увидится с Вами, потому что больше общих дел у Вас с ним нет, а на светские беседы нет у Вас времени? И ведь надо было бы радоваться этому отсутствию общих дел: дела-то ведь, ой, какие тяжкие. А вот, поди ж ты — плакал навзрыд.

Спасибо Вам за все, дорогой Вы мой Человек. Уверяю Вас — ни одна душа на свете не будет любить Вас так преданно и верно, как моя, исцеленная Вами.

Может быть, это письмо выглядит не очень мужским, что ж — пусть оно будет последним проявлением моей прежней ипостаси.

Теперь — о себе, сегодняшнем. Я жив–здоров, чего, как говаривали в старину, и Вам желаю. Счастлив, что обрел внутренний покой и вот хотя бы эту возможность — говорить о себе в новом дня меня роде.

Я даже любим. Может быть, это покажется кому–то странным и смешным — ведь столько полноценных от роду людей не может сказать о себе этих слов, а я вдруг говорю их. Но что же делать, если это действительно так — я действительно любим и счастлив с любимой женщиной. Женщина эта знала мужчин до меня, причем мужчин, внешне куда более мужественных, чем я, — не мне чета, но говорит, что так хорошо, как со мной, ей не было никогда ни с кем из них.

Думаю, что это во многом объясняется тем, что, пройдя весь свой мученический путь к заветной цели, я никогда не смогу обидеть женщину неласковостью, невниманием или грубостью. Ну, и, разумеется, не последнее место, если не первое, занимает в этом вопросе моя постоянная потенция, нежность и забота о том, чтобы женщине было хорошо со мной, следить за тем, чтобы она получила в полной мере то, что требует ее организм.

Мне кажется, в этом все дело, не зря же проблему эту называют проблемой века. Но все-таки в любом деле, а в этом особенно, нужна душа. И тут моя, настрадавшаяся, может быть, даже и вне конкуренции. Так что я с полным правом могу сказать: «Она меня за муки полюбила, а я ее — за сострадание к ним».

Вот и все. Исповедь моя окончена. Верю в Вас, как в дога, и поэтому очень надеюсь, что письмо это никогда не попадет в руки людей, которые в состоянии, не моргнув глазом, сломать все так тяжело доставшееся мне счастье.

Крепко жму Вашу руку от имени всех тех, кого Вы спасли и кому служит Ваш ежедневный каторжный труд.

А все — таки одно неисполнимое желание будет мучить меня всю жизнь — мне хотелось бы остановить однажды всех сотрудников Вашего института и крикнуть им: «Люди! Среди вас живет и работает бог. Цените же его — работайте так, чтобы на его долю выпадало делать только то, чего не в состоянии сделать никто другой. Берегите его, ведь он все–таки всего лишь человек и силы его поэтому не беспредельны. Неужели вы так и будете равнодушны к тому, что он работает без сна и отдыха и постоянно ходит с провалившимися глазами на измученном лице. Ведь, когда вы еще спите, он уже работает, а когда вы уже спите, он все еще работает. Обедает он, в худшем случае, тогда, когда вы уже ужинаете. Опомнитесь, что вы делаете — ведь так редки между нами гении и боги, как же можно так преступно, небрежно расходовать их силы и время? Берегите его, охраняйте его от него самого, потому что он безжалостен к себе».