Как я встретил своего монстра - страница 11

— Помогите! Монстр! Помогите! — снова в ужасе закричала она.

— Смотрите! — Я хотел позвать Лиссу, но они с матерью уже ушли.

Все в ресторане резко умолкли, лишь музыка продолжала грохотать. Некоторые посетители вскочили. Некоторые поспешили к кухне. Младенец разревелся.

Я вскочил на ноги, когда вернулся Монро. Держа руки в карманах, он спокойно шествовал к нашему столику.

— Бобик, в чем дело? — спросил он. — Мне показалось, я слышал крики. Ты слышал?

Я не ответил. Я смотрел во все глаза. Смотрел на ошметок сырого мяса для гамбургера на подбородке Монро.

Монро скользнул в кабинку.

— Все еще не принесли? Ну и где? — спросил он.

Я молча таращился на него. Две минуты назад он сказал, что собирается в туалет. А спустя несколько секунд повариха подняла крик, что мол, на кухне монстр.

Я набрался смелости. Сделал глубокий вдох.

— Хм… Монро… — Я указал на его подбородок. — Что это у тебя на подбородке?

Ты превратился в чудовище и захватил кусок сырого мяса для гамбургера на кухне?

Монро поднял руку и снял ошметок с лица. Тщательно рассмотрел.

— Моя жвачка! — сказал он и рассмеялся. — А я все думаю, куда она пропала?

Он положил ошметок в рот и принялся жевать.

Так это была жевательная резинка? Или все-таки мясо?

В ресторан вбежали трое полицейских, одетых в темную униформу. Они помчались на кухню, держа руки на кобурах.

Глядя на Монро я подумал:

«Монстр, которого вы ищете, вполне может сидеть сейчас рядом со мной».

Я вздрогнул.

Я сразу же устыдился своих мыслей. Как-никак, Монро был моим новым другом. И он ни разу не давал повода думать иначе.

Кроме того, у меня не было доказательств. Я не знал, действительно ли женщина кричала о том, что увидела монстра. Никто в ресторане не знал, чему и верить.

Двери в кухню были теперь распахнуты настежь. Я увидел женщину в белом фартуке и поварском колпаке. Ее окружили зеваки и полицейские, слушая ее рассказ. Говоря, она отчаянно жестикулировала.

Полицейские ушли, качая головами. В ресторане снова воцарилось спокойствие.

Это был он. Нет доказательств. А что если я ошибаюсь?

Я решил не рассказывать никому — даже Лиссе — пока у меня не будет конкретных улик против Монро.

Наши чизбургеры, наконец, прибыли. Монро проглотил свои одним махом, а я только начал есть. Затем он сожрал две тарелки картошки фри. Он спросил, может ли взять мою картошку. Сказал, что его желудок все еще рычит.

Он расправился с моей картошкой и рыгнул так, что опрокинул свою колу. Затем усмехнулся:

— Как насчет десерта?

— Нет, — сказал я. Я проверил время на телефоне. — Мне пора к отцу.

Монро снова рыгнул. Его отрыжка была длинной и громкой. Больше похожа на блевоту, чем на отрыжку.

— Можно мне с тобой?

— Да. Конечно.

Я повел его через торговый центр к зоомагазину отца. Ара в витрине уже не было. Вместо него там сидели трое пушистых серых котят. Вся троица боролась, катаясь по полу клетки. Понаблюдать за их борцовским матчем собралась немаленькая толпа.

Я открыл дверь для Монро, и мы вошли в магазин. Я махнул рукой папе. Он стоял за прилавком, протягивая какой-то женщине большой мешок собачьего корма. Та повертела его в руках и прошла мимо нас с Монро к выходу из магазина.

— Это мой друг Монро, — сказал я папе. Отец вынырнул из-за прилавка и подошел к нам, вытирая руки о левую штанину своих брюк цвета хаки.

Монро повернулся к нам спиной. Он пристально смотрел в большую стеклянную клетку. Внутри я увидел нескольких песчанок, копошившихся в слое измельченных газет на полу.

— Привет, Монро, — сказал папа.

Монро кивнул. Он не сводил глаз с маленькой бурой песчанки.

Папа поднял стеклянную крышку и вытащил песчанку. Он позволил песчанке ползать по рукам.

— Слишком вас много, малявки, — пробормотал он.

Монро улыбнулся отцу.

— Ага. У вас тут их целая куча, — сказал он.

— Они взбираются друг на друга. — Папа покачал головой. — Нужно пересадить их в клетку побольше. Они чертовски быстро размножаются.

— Они милые, — сказал Монро, глядя на песчанку в папиных руках.

Папа аккуратно посадил песчанку обратно на покрытое измельченными газетами дно клетки.

— Милые, когда поодиночке, — сказал он. — А когда тридцать — ничего милого.