Как жизнь, Семен? - страница 12

— Читали про дядю Лешу? Вот человек, а? Поискать!

— Так, — мрачно проговорил дядя Ваня. — А я, по тебе, не человек? И другие, что без чинов ходят, тоже не люди?

— Нет, — растерялся я. — Почему? Все-таки здорово…

— Куда здоровей!

— Он всю свою сознательную жизнь работал и на производстве отличный мастер.

— Языком чесать он мастер.

Разговора явно не получалось. Сегодня дядя Ваня что-то не в духе. Даже не обернулся ко мне, не пригласил посидеть. Он подшивал свои старые валенки и хмурился. Наверно, потому, что валенки были заплата на заплате.

Пришел день выборов. Утро ясное, морозное. По радио, не переставая, передают праздничные марши. На улице люди идут приодетые, с веселыми лицами.

У нас на столе дымится пышный пирог. На мне чистая рубашка, белая, с вышивкой. У Тани новый передник. А Вера в своем самом лучшем платье в клеточку.

— Сегодня мы пойдем в кино, — объявляет Вера, и Таня радостно хлопает в ладоши. Ее хлебом не корми, лишь води в кино.

Соседи с утра очень вежливые. В коридоре то и дело слышится:

— С праздничком. Еще не голосовали?

— Собираемся.

Или:

— Уже! И концерт посмотрели.

В такой день грешно сердиться. Забываются все обиды. Но вот появляется бабушка Анна и начинает ругать дядю Ваню.

— И как сдурел, право! Хоть ты, Верочка, образумь его. Тебя он послушается. Сама знаешь, последние недели на ножах с Уткиным. Сегодня шлея под хвост попала, вот и куражится.

Как упустить такой интересный случай! Бегу к дяде Ване, который, по словам бабушки Анны, хочет голосовать против Алексея Ивановича.

С первого взгляда догадываюсь, что у него праздник. На столе бутылка водки, банка кабачковой икры и крупно нарезанный хлеб. И сидит за столом дядя Ваня один. Что поделаешь, если он бобыль, никого у него нет. Даже разговаривать приходится самому с собой.

— Ты мне достойного подай, — говорил дядя Ваня. — Или такого, которого я не знаю, не видел. Может, он покажется достойным. А Уткина Лешку я знаю… В войну очень хорошо узнал, цена ему имеется. Право мое, хочу быть среди тех, без которых никогда не бывает ста процентов…

Дядя Ваня взглянул в мою сторону, подумал что-то, широко улыбнулся и, похлопав ладонью по свободному стулу, сказал:

— Садись. Гостям завсегда рады. Жаль, что ты ничего не понимаешь.

Дальше он понес такую чепуху, что я никак не мог разобрать, что к чему.

Наверно, он так бы и просидел за столом весь день, если бы о нем не вспомнили на избирательном участке. Дверь открылась, и вошла девушка в черной шубке. Что-то было в ее лице знакомое. Я присмотрелся внимательнее и вспомнил: та самая из фабкома, что приходила к нам после смерти мамы, Тося Пуговкина. В руках у нее был ящичек-урна.

Она думала, что дядя Ваня болеет, не может сам прийти, но он сидел перед ней совершенно здоровый. Поэтому девушка крепко осердилась.

— Что вы, гражданин Филосопов, ясановщину разводите? — с укором спросила она. — Вас там ждут, а вы… Стыдно!

Ну и интересные дела потом начались! Разводить ясановщину — намек на то, что ты, как две капли воды, похож на семью Ясановых, которая прославилась в поселке своим вздорным и скандальным характером. Самое обидное оскорбление у нас!

С кем его сравнивают! Дядя Ваня даже задохнулся от злости. Будь перед ним мужчина, ох и задал бы он ему! Но перед ним стояла девушка в шубке с очень светлыми, чистыми глазами. Что ей сделаешь? Потому-то дядя Ваня только и сказал:

— Не ожидал от вас, я извиняюсь!

Лицо у него сумрачное, на лбу складки.

Правда, и девушка оказалась на редкость настойчивой.

— Долго будете задерживать? — сердито спросила она. — Надо бы понять, что и мы отдыхать хотим.

Но дядя Ваня остался непреклонен:

— Не уговаривайте. Пусть за него голосуют другие.

— Это вы про кого? — подозрительно спросила девушка.

— Алешку Уткина, героя вашего! Вот про кого.

— Гражданин Филосопов! Во-первых, товарищ Уткин ваш кандидат. Вы его выдвигали? Во-вторых, если так желаете, ваша воля, вычеркивайте его. Все равно ваше мнение не сыграет роли.

Лучше бы не говорить ей этого. Говорят, умен, кто сначала подумает, а потом промолчит.

— Не сыграет! — возмутился дядя Ваня. — Вот еще как, я извиняюсь! Можете идти, Филосопов с вами разговаривать не хочет.