Какая-то станция - страница 3

— Да отстань ты от него, чего прилип к человеку! — прикрикнул Суптеля. — Поехали, батько, трогай!

Возчик неумело понукнул лошадь и по-бабьи дернул вожжи. Кляча поднатужилась, но сдвинуть воз не смогла. Она еще несколько раз налегала грудью на упряжь, скользила подковами по заледенелому насту, но сани как приморозились — ни с места.

— А ну помогай! — приказал Суптеля и первым подналег на воз.

— Но-о, холера! — заорал Леха.

И розвальни, груженные тяжелым водолазным снаряжением, завизжали полозьями.

Двинулись от полустанка в сторону, где в лунном свете студеным огнем горело глухое снежное поле. Дорога извилисто уводила к черной зубчатой стене невысокого леса, к приземистым пологим сопкам.

На открытом месте нестерпимо обжигало ледяным ветром лоб, нос, скулы. Моряки, сгорбившись, защищая лица от ветра, гуськом шли за подводой. Над ними тягуче и сиротливо гудели провода.

Леха догнал возчика, предложил:

— Закурим, дед, погреемся. Сигаретки американские, сам Рузвельт курит. По воскресеньям.

Возчик не отказался. Леха, прикрываясь от ветра, высек огонь из «Катюши», дал прикурить.

— Ну как?

— Легкий табачок, сладкий, — глухо из стоячего воротника тулупа откликнулся возчик.

— Приедем, спирту поднесем с морозу, — хвастал Леха, а сам косил на Суптелю. Тут он работал в основном на старшину. — Пьешь, нет?

— Поднеси, увидишь, — пыхнул дымком возчик и понукнул своего одра.

Въехали в селение. Занесенные снегом избы чернели провалами окон, будто слепцы. Ледяной свет луны заливал пустынную улицу.

— Как на кладбище, — сказал Леха. — Хоть бы собака какая сбрехнула.

— Сам брешешь много! — вдруг озлился возчик.

— Ты что, дед, какая муха тебя укусила? — удивился Леха.

Подъехали к дому, в котором тускло светило окошко.

— Контора, — недовольным голосом сказал возчик. — Велено сюда доставить.

В теплой комнате в свете висячей лампы сидел мужчина в гимнастерке, с золотой нашивкой за тяжелое ранение и гвардейским значком. Сухолицый, хмурый, с красными пятнами по щекам — видать, только что ругался. Возле стола стояла чернявая худосочная женщина, тоже красная и раздраженная. Она с угрюмым любопытством глядела на вошедших.

— Здравствуйте, дорогие товарищи! — громко поздоровался мужчина и вышел из-за стола, хромая и опираясь на палку. — Я директор завода, Соложёнкин Иван Игнатьевич.

— Старшина водолазной станции Суптеля, — представился Семен.

— Очень рад, очень рад. — Директор улыбался, обходя всех и подавая крепкую жилистую руку. Он был по-военному подтянут, сух фигурой, невысок. Коротко остриженные волосы, бледное лицо и палка в руке говорили о том, что он недавно из госпиталя:

— Дарья! — директор повернулся к возчику, молча стоящему у дверей. — Отвези вещи в избу Тимофея Кинякина. Там товарищей водолазов на постой определим.

Матросы разинули рты. Леха восхищенно покрутил головой.

— А мы думали — дед! И курила, и насчет спирту…

Директор усмехнулся, Дарья вышла, водолазы не успели даже разглядеть ее толком. За ней потянулась и угрюмая женщина. Директор проводил ее недовольным взглядом и, понизив голос, сказал:

— Я вам сразу обстановку доложу на данный день. На весь поселок четыре мужика. Бухгалтер — старик, кузнец без ног, я вот, и плотник еще, тоже инвалид, недавно вернулся. Ну, сосунки еще подрастают. А так кругом бабы.

— Малина! — растворил рот Леха.

— Малина, да не очень, — не поддержал его веселья директор. — Меня вон жинка, — он кивнул вслед вышедшей угрюмой женщине, — ни на шаг не отпускает, к каждому пеньку ревнует.

Директор докладывал обстановку, а Леха все больше и больше расплывался в ухмылке, подмигивая товарищам.

— Ты не подмаргивай, — насупил рыжие брови директор. — Дело не шутейное. Вы мне задачу загадали. И фарватер чистить надо, и опять же, боюсь, война из-за вас разгорится, баталия. Тут бабы есть — оторви да брось. Та же Дарья.

— Молчала все, — с сомнением вставил слово Суптеля.

— Это она с непривычки смирённая. А так такое загнуть может, что и кобыла на ногах не устоит. И вообще, посудите сами, — директор больше обращался к Семену Суптеле, как старшему по должности и по возрасту, — мужиков всех подчистую забрали. Вопрос этот наболевший, вопрос этот, можно сказать, государственной важности.