Калёные тропы - страница 15
— Семен Михайлович Буденный есть первый красный герой и лихой командир нашего конного корпуса! — бойко отчеканил Митька. — Да мы с ним, с Семеном Михайловичем, сколько уж раз этого Мамонтова гоняли и били. И того, что меня поранил, генерала Толкушкина тоже лупили. Семен Михайлович тогда самолично Толкушкина в речку загнал. Толкушкин-то коня бросил и в камыши убежал. А Семен Михайлович коня его словил и себе взял. Добрый конь. Казбеком звать. Так теперь и ездит на нем… А меня аккурат в том бою и поранили.
Митька замолчал, вытащил из кармана кисет с махоркой и, сильно волнуясь, чело почти никогда с ним еще не случалось, стал крутить папироску.
— А я, товарищ, пожалуй, на следующей остановке сойду, — сказал он солдату.
— Зачем?
— Чую, что Семен Михайлович где-то поблизости.
— Уверен?
— А как же!
— Смотри, к Мамонтову не попади.
— Не таковский.
Зарево за окном разгоралось все шире, колыхаясь и охватывая горизонт. Временами ослепительным фейерверком взлетали в небо яркие брызги огня, и тогда раскатывался глухой, потрясающий окрестности грохот.
В окно настойчиво постучали. Федя, — он всегда спал одним глазом, — проснулся и, вскочив с лавки, подбежал к окну.
— Кто? — спросил он.
— Я. Открой, Федя! — послышался густой голос Зотова. — Будите Семена Михайловича.
Хлопнув дверью, Федя выскочил в сенцы. В хате было темно. Адъютант торопливо чиркнул спичку. Спичка зашипела, распространяя едкий смрад, загорелась синеньким огоньком. Адъютант зажег свечку и, быстро натянув сапоги, побежал будить Семена Михайловича.
Следом за ним в горницу вошел Зотов.
Буденный, одетый, стоял у стола.
— Разрешите?.. Товарищ комкор, получен приказ, — сказал Зотов. — Мамонтов прорвался на Таловую. Корпусу приказано войти в преследование.
Семен Михайлович быстро взглянул на него.
— Вызови ко мне начдивов и комбригов, — сказал он спокойно.
— Уже послано, товарищ комкор.
Буденный посмотрел на часы. Было без четверти шесть. За окнами начало светать…
В горницу входили командиры. Первыми, в сопровождении комбригов, пришли Апанасенко, начальник 6-й кавалерийской дивизии, осанистый, важный на вид человек с небольшими голубыми глазами на полном бритом лице, и политком Бахтуров, богатырского роста красавец, донской казак, в прошлом народный учитель, славившийся в корпусе как лучший оратор и красноармейский поэт. Следом за ним, высоко неся голову, быстро вошел невысокий подтянутый человек с монгольскими усами на скуластом лице — начдив-4 Городовиков Ока Иванович. Он был в серой смушковой папахе и кожаной куртке, крепко перехваченной боевыми ремнями. Несколько позже вошли комбриги: высокий худощавый Тимошенко; толстый, как бочка, Маслак, с опухшим хитроватым и красным лицом, и Мироненко — донецкий шахтер, ранее никогда не служивший и ничем не командовавший, но тем не менее обладавший отменной дисциплинированностью и гвардейской выправкой. Тимошенко и Мироненко сели рядом. Маслак медведем пролез в уголок, сел отдельно на скрипнувший под ним табурет, сложил пухлые руки на большом животе и, помаргивая заплывшими, сонными глазками, приготовился слушать.
На повестку дня были вынесены два вопроса: приказ разбить Мамонтова и приказ разоружить объявленного вне закона изменника Миронова[6], ранее формировавшего в Саранске красные кавалерийские части.
Еще до совещания, когда Семен Михайлович прочел под приказом подпись Сталина, он сразу почувствовал, что на Центральном фронте назревают большие события и что уничтожение Мамонтова — это только начало широкой операции, задуманной Сталиным. Вот почему, несмотря на то, что корпус не успел пополниться боевыми припасами, он все же решил немедленно выступить. Семен Михайлович был уверен в том, что он сможет быстро догнать и разбить Мамонтова.
— Я думаю, товарищи, — сказал он, ознакомив собравшихся с задачей, возложенной на корпус, — что с Мамонтовым мы быстро управимся. Били мы его под Царицыном, под Ольховкой и Дубовкой. В Дону купали. А теперь надо будет так его искупать, чтоб, как говорится, два раза окунуть, а один раз вытащить.
— Шоб душа с него вон и кишки набок, — пояснил с места Маслак.