Калиостро - страница 7

– Разумеется, не зря, – ответил председатель. – Мы явились впереди того, кто основал на Востоке таинственное царство, кто объединил оба полушария в сообщество веры, кто в братском рукопожатии соединил весь род человеческий.

– Есть ли знак, по которому вы можете его распознать?

– Есть, и Господь благоволил открыть мне его через ангелов своих, – ответил председатель.

– Значит, этот знак известен вам одному?

– Только я знаю его.

– Вы никому о нем не рассказывали?

– Никому на свете.

– Тогда опишите вслух, каков он.

Председатель заколебался.

– Опишите, – повелительно повторил незнакомец, – опишите, потому что час откровения настал.

– На груди у него, – заговорил председатель, – будет висеть алмазная пластина, на которой горят три первые буквы девиза, известного ему одному.

– Что это за буквы?

– L. P. D.

Быстрым движением незнакомец распахнул редингот и жилет, и на тонкой батистовой сорочке словно огненная звезда засияла алмазная пластина с тремя горящими рубиновыми буквами.

– Это ОН! Неужели ОН? – воскликнул потрясенный глава собрания.

– Тот, кого ждет мир! – тревожно зашумели приближенные.

– Великий копт! – послышался гул трехсот голосов.

– Ну что? Теперь вы поверите, если я вторично скажу вам, что я тот, кто есть? – торжествующе воскликнул путник.

– Да, – упав ниц, в один голос отвечали призраки.

– Повелевайте, учитель, и мы будем повиноваться, – склонив голову к земле, проговорил председатель и за ним его приближенные.

На несколько секунд воцарилось молчание, во время которого незнакомец, казалось, собирался с мыслями. Затем он заговорил:

– Господа, чтобы ваши руки попусту не уставали, спрячьте шпаги и выслушайте меня со вниманием: вам предстоит многое узнать из моей краткой речи.

Все затаили дыхание.

– Истоки великих рек почти всегда божественны и поэтому никому не ведомы. Подобно Нилу, Гангу или Амазонке, я знаю, куда иду, но не знаю откуда. Помню лишь, что в тот день, когда глаза моей души раскрылись на окружающий мир, я находился в священном городе Медине и бежал по саду муфтия Салаима. Я любил этого достойного старца, словно отца, хотя отцом он мне не был: смотрел он на меня с нежностью, но разговаривал всегда почтительно; так вот, этот старец трижды в день удалялся и уступал место другому старцу, чье имя я произношу с благодарностью и трепетом. Имя это – Альтотас, и носит его великий ум, вмещающий все человеческие знания; семь высших духов наставляли его тому, чему учатся ангелы, чтобы понимать Бога. Он был моим учителем, но он также мой друг, и друг весьма почтенный, потому что вдвое старше самого дряхлого из вас.

Торжественная речь незнакомца, его величественные жесты, голос – мелодичный и в то же время суровый – заставили слушателей содрогнуться. Путник продолжал:

– В пятнадцать лет я был уже посвящен в главные таинства природы. Я знал ботанику – но не ту жалкую науку, которой ограничен ученый в своем уголке Земли, а шестьдесят тысяч семейств растений, живущих во всей вселенной. Возлагая руки мне на чело и направляя в мои закрытые глаза луч небесного света, учитель подарил мне сверхъестественное ви́дение, и я научился погружать свой взор в морские пучины и различать зловещие, неописуемые заросли, тихо покачивающиеся в илистой воде и скрывающие под своими гигантскими ветвями невиданных, мерзких и бесформенных чудовищ, о которых Господь позабыл в тот же день, когда создал их, уступив в этом на миг мятежным ангелам.

Сверх того, меня занимали языки – живые и мертвые. Я изучил все наречия, на которых говорят от Дарданелл до Магелланова пролива. Я читал таинственные иероглифы на страницах каменных книг, называемых пирамидами. Я вместил в себя все человеческие познания – от Санхуниафона[5] до Сократа, от Моисея до святого Иеронима[6], от Зороастра[7] до Агриппы[8]. Я изучал медицину, и не только по Гиппократу, Галену[9] и Аверроэсу[10], но и с помощью великого наставника, имя которому – природа. Я проник в тайны коптов и друзов. Я собирал семена, приносящие гибель, и семена, приносящие счастье. Когда самум или ураган пролетал у меня над головой, я умел бросить в него зернышко, и оно несло с собою смерть или жизнь – в зависимости от того, проклял я или благословил тот далекий край, к которому было обращено мое грозное или улыбающееся лицо.