Камарья [СИ] - страница 4
— Так это была ты?! — Подбоченившись, тетя Надя направилась к бабке.
Я, — нисколько не испугавшись, сказала Камарья. — Брала я ягоду, брала, а тут приспичило меня по маленькому, — нисколько не стесняясь мужчин, начала рассказывать она. — Коленки-то болят, вот я и пристроилась, как смогла, а тут по тропинке Ольга идёт. Спина-то тоже, не молоденькая, я склонила голову пониже, чтоб она моё лицо между ног разглядела. Только хотела спросить, сколько ягоды насобирала, а она в крик и понеслась словно оленуха, я за ней. Ну где же мне её, молодую-то, догнать. Ноги уже не те. А чего кричала-то? — участливо спросила она Олю.
Представив увиденную картину и то, что она приняла за щёки, Ольга в неудержимом смехе свалилась с лавки. Спустя некоторое время, глядя на неё, хохотали все вместе с Камарьей. Отсмеявшись, перешли к детальному обсуждению происшествия. В стане стало шумно и весело. Словно язычки пламени, смех вспыхивал то тут, то там.
— Ну, хватит! — прикрикнула Надежда. — Садитесь за стол, похлёбка остынет.
На столе на чистом полотенце лежал нарезанный крупными кусками зернистый, испечённый из муки деревенского помола хлеб. Ольга помогла расставить чашки с дымящейся похлёбкой. Надежда на чистую тряпицу положила большие пучки зелёного лука, редиски, поставила солонку, чашку с пупырчатыми малосольными огурчиками, тарелку с ломтиками розового сала и котелок горячей разварной картошки.
После работы и испытанного стресса всё было так вкусно, что Ольга ела, набивая рот, позабыв про мамины уроки этикета. Тётя, видя аппетит племянницы, всё подкладывала ей кусочки повкуснее.
После обеда расположились в тени черёмухового куста на разостланном брезенте отдохнуть.
— Васильевна, а что за шум был вчера на том же ягоднике?
— Ох, и не говори, Степан! Мало про меня в деревне всякую ерунду болтают. Атут и вовсе в кикимору превратили. Вы хоть про нынешний-то случай никому не рассказывайте, — попросила она.
— Не расскажем, — пообещал дядя, исподтишка показав Сашке кулак. — Кто тебя кикиморой назвал? Схожу разберусь.
— А и разбираться нечего, Стёпа. Так уж они перепужались, что пожалеть их надо, а не наказывать. Неладное это место, скажу я вам. Всегда на этом ягоднике со мной истории приключаются.
— Ты бы, Васильевна, нужду в кустиках справляла, чтоб никто не видел, так и историй меньше было бы, — проворчала тётка, переворачиваясь на спину и прикрывая лицо снятым с головы платком.
— Не ворчи, Надежда. Не специально же я это устроила.
— Конечно, не специально, только вот Оленьку к Марфе теперь надо вести, ладить.
— А это как? — с любопытством спросила та.
— Незачем ребёнка к этой чернокнижнице водить. Ещё порчу на девочку напустит, — поджав губы, сердито сказала Камарья. — Вы лучше ко мне приходите, я сама её на воск отолью.
— Много ты, Анна Васильевна, в этом деле понимаешь! — отвергла её предложение тётка.
— Да поболе твоего! — вскочила со своего места бабка.
— Тише, чего загалдели? — прикрикнул на женщин Степан. — А ты, Васильевна, не уходи, лучше расскажи про ягодник. Может, и правда нам не стоит больше туда ходить.
— Сейчас всё расскажу. Косила я. Солнышко за полдень перевалило, и решила я передохнуть, а заодно и жимолости набрать. Она мне давление хорошо снимает. Вот так же, как сегодня, беру себе ягодку, а она сочная, спелая, давится в руках. Тут, как назло, мошка да комары, так и зудят, так и зудят. Видно, перед дождём. А мне полянка попалась — все кусты синие, жалко бросать. Я и ягоду собирала, и кровопивцев этих на себе давила. Пока с мошкарой воевала, платок уронила в кустах. Волосы растрепались. Хлещу я себя по лицу, а что руки синие от сока, и не подумала, так увлеклась. Конечно, картина, видно, была неприглядной, когда эта Матрёна-чернокнижница со своими внуками на меня вышла. Увидела меня и начала подвывать:
— Сгинь, нечиста сила, говорит, сгинь, кикимора, — а сама крестится и вся аж трясётся. Мало того сама напужалась, так и внуков переуродовала, дура старая. Как все трое заорут, и давай через кусты от меня ломиться.
— Баба Аня, ты после всего на себя в зеркало смотрелась? — давясь хохотом, спросил Сашка.