Каменная болезнь. Бестолковая графиня [повести] - страница 9

Дочь Ветерана уже говорит с миланским акцентом, а еще у нее есть кукла, с которой она играет в дочки-матери, игрушечная кухня, детский фарфоровый сервиз и тетрадки с первыми буквами алфавита и орнаментом, а еще она любит море, и когда ее везут на поезде в Геную, все ждет, когда после туннеля неожиданно увидит его. Когда год назад они переехали в Милан, она так плакала, выходила на балкон и кричала прохожим: «Генуя! Верните мне мою Геную! Я хочу мою Геную!». Так что если ее отец действительно немец, то, наверное, он был хорошим человеком.

Бабушка, конечно, в политике не разбирается, но тоже считает, что вряд ли все немцы, которые вторглись в Италию, были такими уж плохими. А как тогда быть с американцами, которые разбомбили Кальяри, практически сравняли его с землей? Ее муж, который, наоборот, в политике разбирается, ежедневно читает газеты и вообще очень умный коммунист — он даже организовал забастовку рабочих солеварен — уверен, что не было у американцев причин так изуродовать город, так неужели все пилоты Боингов В-17, этих летающих крепостей, были злодеями? Наверное, среди них тоже попадались хорошие люди.

Но теперь пустоту должен заполнить дом на улице Манно и пианино. Ветеран обнял бабушку и стал напевать ей что-то на ухо, подражая контрабасу, трубе, скрипке и флейте. Он умел заменить целый оркестр. Это может показаться безумием, но в длинных переходах под снегом или в концлагере, когда его заставляли на потеху немцам драться с собаками за еду, только эта музыка в голове и стихи и спасли его.

Еще он сказал ей, тоже на ухо, что некоторые исследователи Данте полагают, что Паоло и Франческу убили, как только обнаружили вместе, тогда как другие дантологи считают, что они успели хоть немного насладиться друг другом перед смертью. «Никто из нас не дочитал листа» можно толковать по-разному. Еще он сказал, что если бы бабушка так не боялась ада, и они тоже могли бы насладиться любовью. Но бабушка ада совсем не боится, какое там. Если Бог и правда Бог, то неужели же, зная, как ей хотелось любви, как она молила хотя бы узнать, что это такое, отправит ее в ад?

Да и вообще при чем здесь ад, если даже уже совсем старенькой, вспоминая себя с Ветераном и их поцелуй, она всегда улыбалась. И когда ей бывало грустно, стоило ей вспомнить эту картинку, запечатленную в ее памяти, и печаль проходила.

Я родилась, когда бабушке было за шестьдесят. Я помню, что в детстве она казалась мне очень красивой, и я всегда зачарованно смотрела, как она причесывается и делает старомодную sa crocchia,[22] волосы у нее не поседели и не поредели: она разделяла их посередине пробором, а потом собирала в два узла на затылке. Я так гордилась, когда она, улыбаясь своей юной улыбкой, приходила забирать меня из школы среди других мам и пап. Мои собственные родители, музыканты, вечно колесили по миру. Бабушка всю себя отдавала мне, как папа — музыке, а мама — папе.

Папа совсем не нравился девушкам, бабушка страдала и чувствовала свою вину за то, что заразила сына загадочной болезнью, отпугивающей любовь. В те времена уже были клубы, куда вся молодежь ходила танцевать и крутить любовь под песни «Битлз», но все это было не для моего отца. Время от времени он помогал каким-нибудь девушкам готовиться к экзаменам в Консерваторию — певицам, скрипачкам, флейтисткам — все они хотели заполучить его в качестве аккомпаниатора, потому что он был лучший. Но экзаменом все и заканчивалось.

Но вот однажды бабушка открыла дверь и увидела запыхавшуюся — ведь в доме на улице Манно нет лифта, — маму с флейтой за спиной. Вид у нее был смущенный, но решительный — так мама выглядит и сейчас, к тому же она была красивая, просто одетая и цветущая, она запыхалась, поднявшись по крутым ступенькам лестницы, но, отдуваясь, радостно смеялась без всякой причины, совсем по-девчачьи, тогда бабушка позвала папу, который играл, запершись в своей комнате, крикнула ему: «Она пришла. Та, которую ты ждал!».

Мама тоже никогда не забудет тот день, когда они должны были репетировать пьесу для фортепьяно и флейты, а в Консерватории не было свободных аудиторий, и папа предложил ей прийти на улицу Манно. Какими прекрасными показались ей бабушка, дедушка, дом — просто всё! Она-то жила в убогом районе на окраине, в сером бараке вдвоем с матерью-вдовой, моей бабушкой Лией, строгой, суровой, одержимой порядком и гигиеной, которая натирала воском полы, заставляла всех надевать тапочки и одевалась во все черное, мама должна была постоянно звонить ей и сообщать, где она находится, только мама никогда не жаловалась, ей это и в голову не приходило. Единственной радостью в ее жизни была музыка, которую синьора Лия, напротив, терпеть не могла и закрывала все двери, чтобы не слышать, как дочь занимается.