Каменный пояс, 1986 - страница 19

— О, и я о том! Не люблю голытьбу! — разделил Жиганов содержимое свертка на равные части. — Жевани яичко, пофорсил и будя. Соседку спрашиваю: раз я такой-сякой, зачем к такому-сякому прешься за масличком и медом? И начнет нудить: «Разучились держать скотину. Ты, Прохор Андреевич, после войны лес не валил — особняком норовил от нас — охотствовал, а мы обезручились, отламываются рученьки...» Пьянствовать, сплетничать, воровать — не отламываются! Надо же, пошло, овцу со двора не выпусти...

Артем вспомнил злые слова о тайге продавщицы Елены: «Не дорубят никак окаянную...» Сейчас великан начнет ругать и седую продавщицу и хилого сына Гошу...

Но Жиганов сдул с чая хвоинки и пепел, подал кружку мальчику.

— Стало быть, для деда токовище. Обещать не буду, не стало птицы. Деда как кличут?

— Моего дедушку зовут Проклом, — сдержанно ответил мальчик.

— О, на «пэ», почти как меня. Сколь лет ему?

— В ноябре исполнится шестьдесят пять.

— Врешь поди, Гошка подучил? И я ноябрьский, шестьдесят шесть стукнет! Девятого ноября? — с надеждой спросил Жиганов.

— Угадали, девятого! — солгал Артем с легким сердцем. Стыдно разочаровывать хорошего человека...

— Це дела-а-а... Здесь у деда не болит? — ткнул Жиганов пальцем в голень левой ноги.

— У него осколок здесь, он даже прихрамывает в дождливую погоду... — снова обманул Артем (дед прихрамывал на правую ногу и осколок сидел в бедре).

Жиганов судорожно закатал кальсонину выше колена. Артем поежился, пожалел, что солгал: от колена до пальцев ногу обезображивал лоснящийся рубеж ожога.

— Корову вывел с пожара — у беженки... Шесть ртов, куда ей без коровы, в петлю разве? Ай-я-яй, совсем братки мы с ним. Кем батька работает?

— Он не живет с нами, — уклонился Артем от ответа.

— Дед по матери?

— Нет, папкин папа. Он ослеп, мама перевезла его из деревни к нам в город. Заставила меня написать об этом папке...

— Врешь, врешь... — тихо, как заклинание, повторил великан. — Батька бросил вас и она свекра-слепца приютила? Не верю... Может, сберкнижка у него?

Мальчик ответил не сразу.

— Я правильно понял вопрос... У дедушки нет сберкнижки. Мама занимала пятьсот рублей — возила дедушку к глазным врачам в Москву. Об этом она тоже велела написать папке — пусть знает наших!

— Це дела-а-а-а... Пишет батька?

— Мама запретила, плохо помню его. Адреса у него нет, мы живем в новой квартире. Привезли дедушку из деревни и через год нам дали двухкомнатную квартиру. Дедушке, как инвалиду, полагается отдельная комната.

— Це дела-а-а... И ты, язви тя в душу, ради деда утек из дома? Что ж, он — охотник?

— Нет, кузнец. Он говорит: чтобы не оглохнуть, надо слушать глухарей. Пока жил в деревне, мы с мамой приезжали весной, и он водил нас на токовище — слушали песню...

Оба надолго замолчали. Артем надел шерстяные носки, высохшие кеды. Затолкал ноги в рюкзак и лег лицом к огню. Вспомнил о границе между Азией и Европой (для уютных минут перед сном всегда имел в запасе приятные мысли). Кто ее придумал и зачем, если нет колючей проволоки и распаханной полосы?

По дороге сюда он два раза видел в чаще покосившиеся обомшелые столбы с фанерным указателем «Азия — Европа». Что за человек установил эти столбы и как определил нужное место? Почему не левее на километр или правее? И через километр и через десять те же самые ели, буреломины с комьями земли на корнях, россыпи студеных валунов, дряхлые сугробы, муравейники, развороченные голодным медведем... Тайга, тайга снилась Артему...

Жиганов развел возле ног мальчика костер-нодью, по молодости и губят ноги. Плотней укутал его телогрейкой, сщелкнул искру с плеча.

— Стало быть, песней прикупил вас с матушкой... Я ведь сынов своих тоже сызмальства таскал на глухарей. Кадушками их солили...

Показалось Артему, будто он и вообще не спал. По-прежнему горел костер, лишь золы добавилось, по-прежнему ночь, жутковато, а спросонья еще и очень холодно.

Они обогнули дикий гребень, на котором смутно чернела вышка, и пошли сначала сквозь чащобный сосновый молодняк, потом среди редких колоннадных сосен — вверх по склону, и уж восход забрезжил за их спинами, а они все вверх, вверх... Туда, где на уступах скал вдосталь прошлогодней брусники, а еще мелкая птичья галька, а еще сочная хвоя на сосенках-перволетках...