Камышовый кот Иван Иванович - страница 14

…Признаюсь, у меня нет ответов на эти возможные вопросы. Было бы проще всего ответить на них словами прекрасного русского писателя Ивана Бунина: «Не всё ли равно, про кого говорить? Заслуживает того каждый из живших на земле».

Но мне, однако, не всё равно…

Есть много чудесных и сильных людей, несущих добро, или же, напротив, неладно живущих и горе приносящих другим, есть много людей, которые стали и ещё станут действующими лицами в моих книгах. Но вот сейчас я знаю одно: я должен поведать вам о камышовом коте Иване Ивановиче. Надо — и всё тут. И ни о чём другом, кроме его судьбы, писать не стану, пока этого не сделаю. И, скажу вам по секрету, что книги по-настоящему только так и пишутся, — когда человек знает и чувствует, что он согласен скорее умереть, чем не высказать того, чем заняты его ум и сердце. Не напишет — свихнётся, или сердце у него разорвётся. Вот так и у меня сейчас… Хоть убейте — а я пишу про этого дикого найдёныша.

…Тем более, уж если вы прочитали все страницы моего повествования вплоть до этой, значит — стоило мне его писать. И до этой страницы, и дальше. А, главное, ради чего дальше: дело в том, что наш Иван Иванович дальше станет именно действующим лицом в моей книге. Героем её в самом буквальном смысле. Поверьте, не стал бы я вам о нём рассказывать, если б это был заурядный кот. Тем более такой, что всё время ждёт, пока его покормят, а сам лениво греется на солнышке или в самом тёплом углу дома. Ну, в самом крайнем случае немного мышей половит для порядка да изредка зазевавшуюся птичку или выпавшего из гнезда птенчика схватит… О таких повествовать нет смысла — ни о котах, ни о людях. Про таких ещё в давние века народ сложил присловье: «Ни Богу свечка, ни чёрту кочерга». Или ещё такое: «Пользы от него, что от козла молока».

Но Иван Иванович, именно козьим-то молоком вскормленный, стал совсем иным образном семейства кошачьих. От него всю его недолгую жизнь людям и нашим братьям меньшим, жившим в доме Брянцевых и в Старом Бору, польза шла немалая. Как только он стал подрастать, начал совершать поступки. Иногда и впрямь героические и мужественные. Такие, что Степан Софронович временами чуть не плакал от досады, — до того ему хотелось, чтобы читатели больших газет страны или хотя бы газет нашей Талабской губернии узнали бы об исключительных способностях и небывалых доблестях приозёрного кота, живущего под людским кровом…

Именно он, старый учитель, отыскал научное определение породы нашего героя. Отыскал, роясь вместе с Федей во множестве различных справочников и брошюр по животному миру русского Северо-Запада, а также просматривая кипы старых и даже старинных газет и журналов и выискивая в них сообщения, заметки и очерки своих предшественников, исследователей и знатоков природы талабских и прибалтийских земель. Вот что писал один из них более ста лет назад: «Дикая кошка часто образует помеси с домашней. Такие гибриды от домашних кошек почти неотличимы, но приручить их практически невозможно». Другой его коллега несколько позже сообщал, что дикие лесные кошки очень редко соприкасаются и спариваются с кошками приозёрными, у них разный «код» поведения, хотя предок у них общий — некогда одичавшая домашняя кошка… Так что мой сын, конечно, был прав: камышовыми котами собратьев Ивана Ивановича можно звать лишь условно. Никакие они не камышовые. Это просто ветвь — причём, скорее всего, младшая ветвь — семейства диких лесных кошек, только гнездящаяся вокруг нашего «нелюдимого моря», как поётся о нём в песне, вокруг Талабского озера…

…Там, где порой версты за полторы до «большой воды» почва под ногами уже начинает подрагивать упруго. А то встречаются места, зовущиеся «клюквенными зыбями»: ноги тонут во мхах, но не вязнут, их не засасывает топь — и берег раскачивается под тобой вместе с густыми и обширными россыпями клюквы… Там, где, кажется, даже стога и копны прибрежных деревень пахнут рыбой и планктоном. За века эти дикие кошачьи особи прочно породнились с миром тростников, хвощей, камышей, аира, мелкого ивняка, болотного багульника и всей приозёрной природы. И — обособились от своих лесных сородичей. Потому и не вступают с ними в «брачные отношения», — так ведь и среди людей братья не женятся на сестрах. А вот с домашними порой у них такое бывает, ибо далеко ушли от них камышовые коты по всей сущности жизни своей.