Камышовый кот Иван Иванович - страница 16

Оно, это спокойное, а со временем даже и несколько величавое достоинство становилось месяц от месяца, можно сказать, образом его поведения. То было достоинство силы — и достоинство красоты. И достоинство души четвероногого, но всё же одухотворённого существа, сознающего за собой все эти качества. Достоинство самоуважения и гордости — но не гордыни… Иван Иванович охотно и без всякого кокетства принимал ласку от своих хозяев, более того, ему нравилось, когда кто-то из них поглаживал его по спине. Но сам не ластился, не тёрся, мурлыкая, о хозяйскую ногу. Разве что к Феде, главному своему «гувернёру», проявлял более тёплую благосклонность: лишь к нему он иногда сам прыгал на колени и клал ему голову на грудь. Но «тетёшкаться» с собой не давал никому, тискать себя не позволял. И когда, например, Верушка в припадке нежности к приёмышу пыталась делать с ним именно это — прижать к груди, зацеловать, приговаривая что-либо вроде: «Ой, Ван Ваныч, пусечкин-лапусечкин мой, как же я тебя люблю, как же я тебя сейчас замучаю!» — он, не возмущаясь, не фыркая и уж, конечно, не царапаясь, с грациозной плавностью освобождался из объятий девчонки…

И, разумеется, не давал себя гладить никому из гостей брянцевского дома, отстранялся от их рук, горделиво и спокойно подняв голову («Словно Багира на картинках в книжке про Маугли!» — так определил эту осанку Федя). «Ишь, ндравный!» — поначалу говорили гости и соседи. «Не ндравный, а — цену себе знает», — возражали Брянцевы. И были совершенно правы. С каждым новым месяцем и даже с каждой новой неделей жизни под людским кровом у камышового приёмыша появлялось всё больше оснований для того, чтобы осознавать себе цену, причём всё более высокую.

Уже к зиме Иван Иванович превратился в крупного и высокого кота, с гладкой шоколадной шерстью, а весной налился силой, и видно стало, как даже просто при ходьбе у него под шкурой поигрывают мускулы. «Ну, Ван Ваныч как бы школу шейпинга прошёл!» — заметила Верушка, всё более насыщавшая свой талабский говорок новомодными словечками во время своих поездок в город…

Впрочем, защищать брянцевскую живность наш герой начал, ещё не став богатырём. Первой же осенью его хозяева смогли оценить его прыгучесть. В ноябре солнце пригрело чуть не по-летнему, и Тася с Федей, расстелив перед домом большие полотна брезента, сушили на нём россыпи зерна, подмокшего во время уборки. Тут же и стая ворон появилась. Несколько раз Федя шугал этих каркуш, они взлетали, но через минуту-другую возвращались. Иван Иванович сидел поодаль, на крыльце, и спокойно наблюдал за вороньим разбоем. И вдруг, когда одна из птиц не взлетела, набрав зёрен в клюв, а нагло уселась на их слой, мальчик впервые услыхал боевой вопль своего питомца — резкий и пронзительный. И увидал, что юный кот буквально летит с крыльца по направлению к вороне. Через миг она уже лежала с перекушенным горлом.

…Множеством завидных боевых качеств отличался Иван Иванович, но прыжок был действительно его «коронным номером». Не один пернатый хищник пал жертвой этих прыжков. И впрямь: никого рядом нет, и поодаль тоже никакой опасности, можно без особой оглядки упасть на молодого курёнка или на утёнка и спокойно подняться с ним в воздух. Но в самый миг приземления падал на хищника кот, пролетевший по воздуху такое расстояние, какое не под силу даже очень прыгучей домашней кошке преодолеть и в два прыжка. То был поистине полёт, а не прыжок!.. Со временем, повидав целый ряд таких полётов своего воспитанника, Федя стал понимать причину их невероятной дальности. Задние лапы кота, сжимались в два комка — и при толчке распрямлялись, как две тугие и отпущенные на волю пружины. Передние же лапы в полете он подбирал под себя, и всё его тело, вытянутое над землёй, становилось подобно не то маленькой ракете, не то стреле, пушенной с тетивы могучего лука. Причём дикий и жутковатый вопль вырывался из его пасти уже в конце полёта, рядом с противником, и этот вопль оглушал хищника, на какой-то миг парализовывал его…

— Вот что значит — много веков прожить в плавнях, на болотистой почве: только там до таких прыжков дорасти можно, — заметил Степан Софронович, когда его юный друг поведал ему о разгаданной им тайне «полётов» Ивана Ивановича. — Чтоб, например, с одного островка на другой перемахнуть и точно на цель приземлиться, такую способность зверь тоже ведь только во множестве поколений может выработать. Разве что белки-летяги с дерева на дерево так перескакивают… Рысь — и та на такие дальние прыжки не способна.