Канарский грипп - страница 24
— Вроде того… Умоляю барышню не глотать «колес».
— Я все понял, — расцвел Сан Саныч. — Действуй, а я побежал. Подготовлю плацдарм.
Брянов не успел остановить его и ускорил шаг, снова тревожась — тревожась только за сына.
«Пацан! Еще, конечно, пацан! — сокрушался он. — Втравил я его в это дерьмо… Не дай Бог! Не прощу себе… Возьму гранату — брошусь на Лубянку, как под танк, если что… В сущности, я и сам — пацан такой же, как он…»
Издалека он заметил, как Сан Саныч в двух шагах от аптеки встретился с Леной, что-то ей возбужденно сказал и она юркнула в дверь.
Со спортивной ходьбы Брянов перешел на запрещенный бег.
— Куда ты ее послал? — настигнув Сан Саныча, обрушился он на него.
— Все окей, бать! — весь светился сын. — Ленка ей скажет пару нужных слов. Для усиления эффекта. И сразу смоется.
— Каких еще слов?!
— «От мнемозинола сдохли все марсиане»…
— Что?! Ты что делаешь?! Я сейчас ее сам верну, раз ты такой идиот!
У Сан Саныча вытянулось лицо, но глядел он не на отца, а сквозь него.
— Теперь поздно, бать! — прошептал он. — Гляди!
Он не показал, куда глядеть, но Брянов сразу понял — и судорожно развернулся.
Там, за стеклянными дверями аптеки, по роскошной старинной лестнице спускалась белокурая красавица в сопровождении двух мордоворотов.
Брянов посмотрел на сына так, что тот вжал голову в плечи.
— Приказ! — рявкнул отец. — Живо на другую сторону! Если что — сразу ложись!
Сан Саныча сдуло.
Брянов всерьез предположил, что будет стрельба.
Один мордоворот уже выходил, скрыв девушку своей тушей…
Немногим раньше Брянов намеревался прогнать сына, а потом оставить конверт за дворником «мерседеса».
План изменился: «Разведка боем. Может, и к лучшему…»
Он опустил глаза, избегая взглядов телохранителей, и дождался, пока девушка появится из-за огромного плеча.
Конверт был в его опущенной руке. Он медленно шагнул, отрезая красавице путь к машине, и рука его медленно — главное: не делать резких движений! — поднялась.
Взгляд девушки невольно упал на возникший перед нею конверт.
— Сударыня! Минздрав предупреждает… — неторопливо и вежливо начал Брянов и тут же перескочил на лихорадочный шепот: — Скорее возьмите, прошу вас!
Он почувствовал, что отрывается от земли и воспаряет, точно его зацепил за шиворот крюк подъемного крана.
— А это что за… му-у-ы-ы… — раздался позади него бычий рев… но как охранник хотел назвать Брянова, осталось тайной — слова охранника пресеклись каким-то воздушным выхлопом в затылок Брянову, и крюк подъемного крана стал опускать его обратно, на асфальт.
Девушка вскрикнула и отпрянула в сторону.
Второй охранник тоже кинулся куда-то.
Первый — за спиной у Брянова — зарычал, кхекнул, и Брянов, инстинктивно пригнувшись, отскочил вслед за девушкой. И — вовремя. Огромная туша пронеслась мимо и врезалась в край аптечной витрины. Стекло посыпалось, зазвенело, заплескалось на асфальте. Невидимый вихрь разметал прохожих.
Огромная рука в синем рукаве, сжимавшая пистолет, промелькнула перед глазами Брянова.
«Ложиться?!» — вспыхнула мысль.
Ложиться было стыдно…
Еще одно столкновение огромных масс. Еще один вскрик. Куда-то рвануло второго мордоворота. Куда-то пронесло мимо Брянова девушку, только пола ее плаща взмахнула, как крыло, и донесся ее возглас, крик испуганной чайки…
Брянов увидел свою руку и белый, слегка изогнутый конверт, зажатый в пальцах. Он едва успел вспомнить, что это за конверт, как его стали оттеснять куда-то прочь — и силой опускать его руку.
Его оттеснял какой-то крепкий, но довольно интеллигентный с виду человек. Он не то чтобы толкал Брянова, но мягко и без особых усилий сдвигал его за пределы оперативного пространства.
— РУОП, гражданин, РУОП, — твердил он Брянову волшебное слово, и тот стал непонимающе глядеть в его волевое лицо.
— Что?
— Борьба с организованной преступностью, гражданин, — вежливо объяснил человек, продолжая наступать на Брянова бульдозером. — Вы нам чуть операцию не сорвали. К кому вы суетесь со своими бумажками? Это же бандиты… Идите, идите, здесь опасно. Мы вас вызовем, если потребуются свидетели.
И тут Брянов пришел в себя и понял, что остается только повиноваться «бульдозеру» и даже помочь ему. Он извинился и пошел уже сам — по направлению к Лубянской площади. Через три десятка шагов он решил, что теперь имеет право нарушить одно из главных правил новой жизни, — и оглянулся, потом встал на месте и повернулся назад.