Канарский грипп - страница 44

Каланчев не сориентировался:

— Саш, что за шутки, я не понимаю…

Брянов сделал бешеное лицо.

— Я тебе мозги вышибу, — теперь уже тихо и хладнокровно пообещал он. — Живо к стене!

Каланчев в своем идеально накрахмаленном белом халате колыхнулся весь, как парус от порыва ветра, и, на двух шагах дважды споткнувшись, исполнил приказание.

— Ты, Саша, объясни мне, пожалуйста, что я тебе сделал, — не то чтобы плаксиво, но уже довольно осознанно пробормотал он, — а то я, честное слово, ничего не понимаю…

Брянов, подойдя, решительно ткнул ему пистолет между лопаток. И замер тут — отступать было некуда.

— С памятью не в порядке, Слава?

— Ну, будем считать, что так, — покорно согласился Каланчев.

— Пилюльку тебе надо проглотить… В каком кармане?.. Ну?

— В правом, — хрипло откликнулся завлаб.

— Ага, помнишь пока.

Брянов вытащил левой рукой из халата начальника упаковку с мнемозинолом, выдавил одну капсулу и протянул ее своей жертве через плечо.

— Открой рот!

— Саш…

— Разевай пасть, говорю!

Начальник повиновался. Брянов в меру грубо сунул ему в рот капсулу и приказал глотать. Каланчев снова повиновался или сделал вид…

— Ну вот, завтра мы с тобой будем предаваться приятным воспоминаниям о том, как загорали на Канарах и как террористы взяли нас там в заложники, а мы их всех замочили… Медаль Героя Канарских островов уже лежит у тебя в тумбочке.

— Саша, я все-таки не понимаю…

— Сейчас вместе разберемся, кто из меня психа сделал. Пошли! И не дергайся. Мне терять нечего, а тебя спишут в издержки производства.

По дороге, пока Брянов конвоировал своего начальника, никто навстречу, по счастью, не попался. Он облегченно вздохнул, когда закрыл за собой дверь кабинета и щелкнул замком.

— Садись! — велел он Каланчеву. — Руки на стол!

Оба одновременно вытерли пот со лба.

— Ну и что дальше? — мрачно спросил завлаб.

— Звони!

— Кому?

— Сам знаешь кому! Тем, кто заварил всю эту кашу. Скажи, что я взял тебя в заложники и, если они сейчас не объяснят мне, в чем дело, я тут… В общем, им выйдет дороже.

— Саша, по-моему, ты все-таки меня с кем-то путаешь…

— Да у тебя рука уже тянулась к телефону! — снова стал выходить из себя Брянов: надо было поддержать напряжение. — Звони!

Каланчев немного посопел, пожевал губами и, бросив на Брянова еще более мрачный взгляд, поднял трубку.

— Стоп! Набери еще раз! — потребовал Брянов: он хотел запомнить номер, поскольку отвлечься на запись не мог.

Каланчев стал набирать снова: по цифрам Брянов определил, что они сидят явно не в Центре.

И тут он по неопытности упустил инициативу — невольно начал сопереживать начальнику, вместе с ним затаив дыхание в ожидании ответа.

— Алло! — сказал завлаб, распрямившись. — Это Каланчев звонит. У нас тут небольшая проблема… С вами хочет поговорить Брянов… Очень хорошо… Я передаю ему трубку.

Левой рукой Брянов потянулся к трубке, как к лавровому венку победителя… И, конечно, на одно мгновение отвлекся, остановился взглядом на самой трубке.

— Алло? — сказал он.

В ответ он услышал — вовсе не из трубки — резкое шипение, и в лицо ему ударил порыв дьявольского ветра.

Вдали, словно у самого земного горизонта, в конце величественной аллеи, обрамленной многообразными храмами торговли и производств, возвышался матовый, с грозным стальным оттенком купол павильона «Космос».

С детства Брянова всегда завораживал этот волшебный, воздушно-оцепеневший простор. Здесь мир был устроен по-другому, по-сказочному, как, например, Изумрудный Город или какая-нибудь страна, где жил Чипполино.

Он родился и рос не у подножия египетских пирамид, не среди камней Акрополя, не под ажурной сенью Эйфелевой башни, но их образы всегда вызывали у него необъяснимую, новогоднюю ностальгию. Однажды он догадался, откуда она взялась — она из привычного, но волшебного слова «Вэдээнха»: ведь детство и отрочество он провел в Москве на проспекте Мира, совсем неподалеку от Выставки… Там он с друзьями гулял и в аттических колоннадах, и в тени вавилонских стен, и среди прихотливых узоров Востока… и сколько раз задирал голову у подножий пирамидальных высот Египта. Во всем том пестром (и, заметим теперь, немного безбожном) безвкусии была своя занятная тайна, сродни той, которая есть в мешке Деда Мороза, хотя тот мешок обычно полон всякими дешевыми вещичками…