Каникулы юной ведьмы - страница 16

– Скажи, что я куда-то ушел, – пропищал он.

В горницу ввалился чрезвычайно довольный жизнью дед Кузя:

– Привет, Ника, а где твой отец?

Я не нашла ничего лучшего сказать, что он ушел к дяде Егору.

– Да??? – несказанно удивился крестный. – А как он ушел? Дворами, что ли? Я уж битый час сижу на завалинке, все его караулю… А что он – без штанов ушел, что ли? – обратил он внимание на папину одежду на спинке стула. – И кровать его ты заправляешь? Чего это у вас творится?

Он стал подозрительно осматриваться вокруг, а потом заорал:

– Тимофеич! Я здесь и никуда не уйду. Ты чего надумал, а? Давай вылазь, знаю я твои штучки, самому все сделать захотелось? Не выйдет.

Он стал шерудить по избе, и кончилось все тем, что из шкафа, придерживая одной рукой плавки, вышел папа.

Крестный завертел головой, будто у него заболела шея:

– Так, а это что за мелочь пузатая?

Папа резко вскинул голову:

– Сам ты мелочь пузатая! Глаза разуй. Это я – племяш твой. О, горе мне!..

Тоненький папин голосок произвел невероятное действие. Дед Кузя, понимающе качнул головой и опустился прямо на пол. Да так и замер, как фарфоровый китайский болванчик.

Между тем папа, поддерживая плавки, болтавшиеся на нем, как парус, прошел на кухню, но вскоре вернулся, неся зажигалку:

– Слышь, дай закурить, а то мои кончились.

Дед Кузя достал пачку сигарет, и они задымили вдвоем, правда, папа сразу же закашлялся, попробовал еще раз затянуться и чуть не захлебнулся от кашля. И теперь они сидели рядышком на полу, уставившись каждый в свою точку. Курил только крестный, а папа потирал грудь. Я продолжала сидеть на лавке, боясь шелохнуться.

– Так ты, значит… того… этого, – нарушил затянувшееся молчание дед Кузя. – А как у тебя это вышло? Дочка, что ли, подсобила? Она могёт. У нее, значит, глаз теперь такой. Как что не по ней, так во что-нибудь и превратит, а тебя, значит, и вообще обратно открутила… М-да, каждому свое… Опять же хорошо, организм окончательно перестал курево принимать. Слышь, Вовчик, а когда ты, ну, это… обратно вырастешь, не знаешь?

Папа поиграл желваками на скулах, раньше у него это хорошо получалось, как у героя какого-нибудь боевика, но теперь, если откровенно, у него это вышло смешно. Однако я говорить этого папе не стала.

– Вон у нее спроси, – наконец отозвался папа, а потом повернулся ко мне: – Ника, последний раз говорю, верни меня в нормальное состояние.

Тут я не выдержала и заплакала. Пока папа пытался курить, я и так уже попробовала, и ничего не вышло. Что я и объяснила сквозь слезы.

– Та-а-ак! – протянул папа. – Какие будут предложения? Вот что, Кузьма, давай-ка сгоняй к себе домой. У тебя же там должно лежать что-нибудь для внуков из одежды? Выберешь на меня… – папа помолчал, а потом разразился длинной тирадой на каком-то гортанном языке, причем, если судить по интонациям, он очень сильно ругался.

– Ишь ты, – уважительно протянул крестный. – А это по-каковски?

– По-грузински.

– А что ты говорил-то?

– Это лучше не переводить.

Дед Кузя быстро исчез. Не хуже, чем его домовой. А мы остались с папой вдвоем. Он поднялся с пола, забрался на кровать и улегся на спину, закинув руки за голову.

– М-м-м! – застонал папа и, тяжело вздохнув, взглянул на меня. – Своими бы руками прибил тебя, да только руки у меня теперь коротки.

И он, снова застонав, перевернулся на живот. Я осторожно присела рядом и стала поглаживать папину голову.

– Ты хоть понимаешь, что натворила?

Вообще-то я не очень понимала, отчего папа так сердит. Раз он заколдован, то значит – раньше или позже будет расколдован. Если бы меня кто заколдовал, чтобы я на время стала взрослой, я бы только обрадовалась.

– У меня были дела. Много дел, которые я должен был решить за свой отпуск здесь, на родине. Причем от меня требуется, чтобы я был ВЗРОСЛЫМ. И вместо меня никто их не решит. И даже ты со всем своим волшебством не сможешь их решить. Потому что мне не объяснить тебе всего. Ты просто не поймешь. Ну, как я, к примеру, приду куда-нибудь и скажу: «Извините, обычно я очень большой…» Тьфу, черт побери, даже говорить не хочется.

Тут вернулся дед Кузя, держа в обеих руках по сумке.