Капалик и казачий патруль - страница 5

Пока Алик совершал свой утренний туалет, Капа решила отойти подальше по бережку. Вдруг она увидела жеребёнка, копыто которого, застряло между камнями. Он ни как не мог выбраться из западни и обессиливший прилёг на бок.

– Малыш не бойся, – ласково она обратила к нему.

Жеребёнок подпрыгнул и попытался брыкнуться, но Капа успела увернуться и начала разбирать каменную ловушку. Жеребёнок, увидев это, успокоился.

– Моя умница, – сказала Капа, похлопав, его одной рукой по гриве.

Она высвободила ногу жеребёнка, которая была в крови.

– Давай, посмотрим, что у тебя тут. Ага, просто оцарапался, сейчас мы тебя перебинтуем, – сказала Капа, отрывая подол своего платья и туго накладывая повязку.

Жеребёнок потерся об неё боком.

– Да какой же ты смышлёный и ласковый мой. Я буду звать тебя Янтарь, под цвет твоей соловой масти, – сказала Капа и погладила светло-желтые бок нового друга. Тут её рука на что-то натолкнулась, и она отпрянула от жеребёнка.

– Что это у тебя тут дружок? – спросила она немного шокировано.

За её спиной показался Алик:

– Ты вскрикнула, что случилось?

– Это что, крылья? – спросила Капа, указывая на спину жеребёнка, который словно услышав её, расправил свои огромные светло-рыжие крылья, идеально гармонировавшие с его белыми гривой и хвостом.

Брат и сестра стояли, как вкопаные, когда из-за спины услышали голос Харлана:

– Кажется этот гухьяк, только что нашёл своего хозяина, точнее хозяйку. Это самые преданные кони, которые только могут быть. Тебе повезло, девочка, что ты нашла его. Я думал дикие гухьяки вымерли из-за метеоритного разлома. Подойди же к нему, погладь, и он пойдёт за тобой.

Капа послушно подошла и, погладив жеребёнка, сказала:

– Пойдём Янтарь, уверена, мы найдём, чем тебя сейчас покормить.

Жеребёнок весело заржал. Сложил крылья и двинулся следом за всё ещё ошеломлённой Капой.

Когда в лагере заметили жеребёнка, было видно, как оживлённо заговорили между собой люди из малочисленного состава оставшихся жителей лагеря.

– А что значит метеоритный разлом? – спросил Алик, когда Харлан вынес овса для жеребёнка.

– Как я погляжу, капалики совсем дикие стали. Лет сто назад был метеоритный дождь, в котором три самых огромных куска проломили материковое основание, и пошёл разлом на несколько частей, – ответил Харлан.

Алик посмотрел внимательно на Харлана, в лице которого читалась лишь серьёзность без тени улыбки.

– Ну, хорошо. Разлом так разлом. А где карты географические, чтобы посмотреть, как было и как теперь? – с явным любопытством спросил Алик.

– Твоя речь, как у лазутчика парень, – сказал Харлан. – Однако я вижу твоё недоумение, и мне это подсказывает, что ты и впрямь не слышал про разломы. Пойдём со мной.

Харлан зашагал быстрым шагом к центральной палатке. Алик старался не отставать. Всё происходящее всё меньше походило на сон. Дойдя до середины палатки, Алик увидел, как Харлан открыл огромный деревянный ящик, стоящий рядом с мощным столом и стал перебирать длинные свитки. Наконец он достал один и, раскрутив, выложил на стол:

– Вот смотри, так было до разлома.

Алик подошёл ближе и стал всматриваться. В палатке не было освещения. Только распахнутый на входе занавес пропускал дневной свет, и этого было достаточно, чтобы понять, что перед ним великолепно нарисованная карта. «Вот только чего? Чего-то очень знакомого,» – вертелись мысли в голове Алика. И вдруг он словно прозрел. В одной из книг он это видел. Это была карта единого материка Му, до того как от него откололись две Америки, Австралия, Африка, Антарктида.

– Я вижу ты, что-то припомнил, – сказал Харлан, внимательно наблюдая за изменениями в его лице.

Алик посмотрел на Харлана отрешённо и провёл пальцем по карте, обозначая контуры будущих материков:

– Разломы появились здесь?

– Этот капалик уже начал рассказывать, что ему известно? – раздался из-за спины незнакомый властный голос.

Повернувшись, Алик сразу понял, что это атаман. «Добрый казак баче, где атаман скаче» – пронеслась в голове Алика пословица. Взор атамана буравил его насквозь. Хоть и одеты они примерно были все одинаково, но папаха главного была значительно выше, чем у окружавшего его воинского люда.