Капитан Чехович задание выполнил! - страница 12
Ч. Конечно, но нужны были крепкие нервы и большая выдержка. Я поддерживал связь с Центром, но это не могло снять моих сомнений и растущей тревоги. И дело тут не только в ожидании, но и в том, с чем я повседневно сталкивался. Я говорю о людях, у которых нет никаких целей, а лишь сплошные страдания и разочарования. В охранной роте я увидел другую разновидность все той же самой нищеты и безысходности. Там я встретил людей, которые с самого окончания войны еще не выходили за пределы казарм. Это звучит неправдоподобно, но это факт. Охранники не имеют гражданского платья, так как заработок систематически пропивают в солдатских буфетах. Некоторые даже не получают жалованья, они отдают доверенность буфету на получение своих денег. Солдат охранной роты получает обмундирование и питание, а также койку в казарме. Повторяю; все, что я увидел в центре Европы спустя двадцать с лишним лет после войны, кажется неправдоподобным. Но это действительно так, и об этом должны знать все.
Ш. Несмотря на все это, вы должны были «держаться», то есть жить двойной жизнью: с одной стороны, вести себя как эмигрант, который не поддается судьбе, а с другой — прилагать все усилия, чтобы выполнить конкретное опасное задание?
Ч. Конечно, я пережил немало горьких минут. Донимало одиночество ну и тяжелые условия, которые многих надламывали. Если бы я обратился за помощью, Центр наверняка бы помог мне в финансовом отношении. Тогда легче было бы выносить судьбу эмигранта, но в этом случае мне угрожала бы серьезная опасность — подозрение и недоверие. Поэтому я вынужден был жить так же, как и все окружавшие меня люди, делить с ними все трудности и быть одним из них. Это, конечно, стоило больших усилий, иногда очень больших. В Штейерберге я был охранником. Как и другие, ежемесячно получал на руки 320 марок. У меня была койка в солдатской казарме, я нес вахту, пил в баре, играл в карты, то есть жил, как и все там. И так долгих десять месяцев я был охранником в чужой армии и в чужой стране.
Ш. Но в отличие от других, вы поддерживали постоянную связь с родиной. Скажите, вы уже тогда начали пересылать первые разведывательные донесения?
Ч. Нет, тогда это не входило в мою задачу. Я не должен был обращать на себя внимание, чтобы не попасться, не приступив еще к выполнению своего задания. Мои донесения сводились к ничего не значащим сообщениям типа: «Сижу, жду». Не было гарантии, что мне все удастся сделать и что меня примут на радиостанцию «Свободная Европа». Все могло произойти совершенно иначе. Это была тщательно продуманная игра, к которой я серьезно готовился еще в Польше.
Ш. А контакт с родиной, с Центром, был двусторонний?
Ч. Да.
Ш. Вы получали моральную поддержку?
Ч. Да, получал.
Ш. Как вы расцениваете эту поддержку в таком положении?
Ч. Очень высоко. Трудно себе представить, как это бывает дорого.
Ш. Что было потом?
Ч. В феврале, а вернее, в январе 1965 года мне сообщили из Мюнхена о том, что вырисовываются конкретные возможности для получения работы на радиостанции «Свободная Европа». Прошло еще три полных нервного напряжения месяца — и наконец в апреле я получил письмо из «Свободной Европы». В письме на фирменном бланке говорилось, что директор-администратор Шульчевский «имеет честь и удовольствие» сообщить, что меня приняли на радиостанцию «Свободная Европа» в качестве исследователя. В письме перечислялись условия, на которых меня принимают, а также спрашивалось, даю ли я окончательное согласие. Сами понимаете, я согласился немедленно, позвонив в тот же день до телефону в Мюнхен. Следующее письмо было еще вежливее. «Дорогой господин Чехович, — писал начальник отдела кадров некий Рассел Пулл. — Нам доставляет удовольствие приветствовать вас как сотрудника радиостанции «Свободная Европа». Надеемся, что работа у нас будет долгой, счастливой и плодотворной». Счастливой моя работа в этой организации, естественно, быть не могла, но она действительно была долгой и плодотворной. Только не в пользу Рассела Пулла.
Вскоре я перебрался в Мюнхен, где для меня был заказан номер в гостинице. Через несколько месяцев я получил служебную квартиру. Признаюсь, что когда впервые, уже как штатный сотрудник, я входил в «Энглишер Гартен», в здание, которое было моей единственной целью за время всех долгих лагерных скитаний, меня охватило волнение…