Капитан Педро - страница 7

стр.

Другой пират принес нам пищу и воду и, посмеиваясь, спросил, хорошо ли мы отдохнули за ночь. Мы не ответили, и он сообщил нам, что капитан, который сейчас принимает ванну, в очень плохом настроении. Мы опять промолчали, и он, будто невзначай, заметил, что за кораблем следует три большие акулы.

— Та, которой достанется мальчик, не насытится, — добавил он.

— Они насытились вашими товарищами, которые побывали у меня на судне вчера! — крикнул отец.

Шутливость пирата пропала, и, ударив отца, он крикнул:

— Скоро и ты будешь с ними! — и оставил нас.

Через час пришло с полдюжины пиратов и сняли цепи с наших ног. После ночи, проведенной в одном положении, нам свело члены, мы не могли итти, и нас на руках вытащили на палубу.

Я оглянулся вокруг в тщетной надежде увидеть какое-нибудь судно. Но вместо желанного паруса в миле расстояния от нас виднелись только пальмы кораллового острова, которые часто попадаются в этой части океана.

У капитанского мостика стояло кресло, предназначавшееся, повидимому, для капитана. Перед ним полукругом выстроились пираты. Меня поразила пестрота и разнообразие их одежд.

Большинство из них носило на головах пестрые повязки из обрывков дорогих материй и шелковых тканей, некоторые кутались в расшитые золотом и серебром плащи, другие, наоборот, были в лохмотьях, с обнаженными руками и грудью, покрытыми татуировкой; я заметил несколько человек, одетых в восточные турецкие или персидские халаты и в шаровары. На головах у них были фески. В ушах у некоторых блестели серьги.

Так же разнообразно было их вооружение. Тут были и тяжелые мушкеты, и сабли, и тесаки, и великолепной работы пистолеты, и шпаги, украшенные золотой насечкой и драгоценными камнями.

Лица пиратов были бронзового цвета, опаленные морским ветром и солнцем. Глядя на них, я ясно чувствовал, что от этих людей нечего ждать пощады.

Наконец появился капитан; следом за ним шел Краммо с видом побитой собаки. Я очень удивился, увидя капитана. Я представлял его себе каким-то великаном, а передо мной стоял маленький, бледный, почти незначительный человек, изящно одетый — по последней моде. На нем был бархатный камзол и такие же брюки до колен. На стройных ногах были шелковые чулки и туфли с пряжками. Длинные, тщательно причесанные волосы падали на плечи из-под маленькой треуголки. Кружевные манжеты спадали на кисти тонких рук; он опирался на трость с золотым набалдашником, как дэнди, вышедший на прогулку. Но и он был вооружен, — я заметил у него два пистолета, богато украшенные серебряной резьбой.

Как я уже сказал, он сперва показался мне незначительным, но когда он подошел ближе, впечатление изменилось. Было что-то во взгляде его холодных светлых глаз, что заставило меня сразу поверить, что он может держать в руках свою страшную команду. Этот человек был одновременно и привлекателен и страшен.

Он шел медленно, как будто лениво, не обращая внимания на наше присутствие, сел на приготовленное для него место и спокойно взял понюшку табаку из золотой табакерки. Когда он заговорил, голос его прозвучал очень приятно и мягко.

— Тебе захотелось, милый Краммо, еще до завтрака поговорить о делах. Ты возбужден успехом прошлой ночи и хочешь мне доложить все подробности. Но впредь не забывай, Краммо, — я не люблю, чтоб меня беспокоили в это время, что бы там ни случилось, — понимаешь?!

— Да, капитан, но...

— Пожалуйста, без извинений, Краммо! Это только ухудшает дело. Ну, где же твоя добыча?

Рыжий замялся.

— Мы ничего не добыли... — смущенно пробормотал он.

— Я несовсем понимаю, — сказал капитан. — Неужели там ничего не было?.. Или судно затонуло, прежде чем вы успели обшарить его?

— Оно затонуло, — начал рыжий, надеясь избежать гнева своего капитана.

Но мой отец прервал его:

— Он лжет! Мы отбили нападение и уничтожили три лодки. Может быть, теперь вы будете знать, что и коммерческие суда тоже умеют показывать зубы.

Краска прилила к щекам капитана.

— Это правда, Краммо? — спросил он сурово.

— Я сделал все, что мог... — начал несчастный рыжий.

— Это правда?! — повторил капитан. Голос его зазвенел как сталь, — вся мягкость его исчезла.