Капитан Пирожков - страница 7

Капитан Пирожков отличался аккуратной работой. Ни разу за все годы службы на судах он не посадил каравана на мель. Не для хозяев старался, а ради своей профессии, которую любил и честью которой дорожил. Зная, что одному пароходу не стащить с мели груженую баржу, Пирожков отказался выполнять распоряжение Дубенского. Но начальник управления продолжал настаивать на своем. Чуть ли не силой заставил он выполнить свой приказ. Зачалили баржу и стали ее тянуть, а она ни с места. Пароход толкался до тех пор, пока не сорвался буксирный гак.

Увидел это Дубенский и побагровел. Лицо перекосилось.

— Что ты наделал? — потрясая кулаками, заревел он на капитана. — Коренной зуб у меня вырвал!..

Ярость душила Дубенского, он широко раскрытыми глазами все смотрел на то место над котельным кожухом, где еще несколько минут назад торчал гак. Теперь там все было разворочено.

— Коренной зуб вырвал!.. — орал Дубенский.

Яков Михайлович не оправдывался. Разве не предупреждал он Дубенского? К чему же тогда объясняться?

Молчание Якова Михайловича еще больше выводило Дубенского из себя. Размахивая кулаками, он сыпал на капитана одно оскорбление за другим.

— Рехнулся, не иначе, — шептались между собой штурвальные и матросы, очевидцы скандала.

В это время из машинного отделения поднялся на палубу механик Федоров. Как только Дубенский увидел его, сразу переменил тон и вскоре ушел в салон. Начальник управления почему-то побаивался механика, хотя между ними не было ни одной стычки. При встрече они только бросали друг на друга тяжелые взгляды.

— Я все слышал, Яков Михайлович, — заявил Федоров, когда остался с капитаном, — рассказывать не нужно. Ты правильно поступил. А этому кровососу Дубенскому так и следует. Четыре-пять дней понадобится, чтобы сделать новый гак и привести все в порядок. Пусть бесится. Команда тем временем немного отдышится. По-моему, хорошо, а по-твоему?

Лицо Якова Михайловича оставалось хмурым.

— Может быть, и неделю простоим, — проговорил он глухо, потом добавил: — Чувствую я, Егор, придется мне уйти с парохода. Не жаловал меня Дубенский до сих пор, а теперь и подавно…

У Федорова дрогнули ноздри.

— Пусть только посмеет сделать тебе какую-нибудь подлость. Ей-ей, такое ему устроим всей командой, век будет помнить. Сорвем работу…

Но Яков Михайлович, положив руку на плечо механику, сказал:

— Тебе, Егор, не следует ввязываться в этот спор. Что будет со мной, то уж будет, но ты не должен вмешиваться. Прошу тебя. Навигация уже заканчивается. Живы будем, встретимся на другом пароходе.

Ему не хотелось ставить под удар хорошего, честного человека, которого любила вся команда.

Через три недели «Бурый медведь» зашел в затон. На его мостике стоял новый капитан.

По настоянию Дубенского управление уволило Пирожкова с должности капитана и направило десятником в Вижаихское лесничество на Вишеру. Там он пробыл несколько месяцев, а весной 1917 года чердынский купец Клыков предложил Якову Михайловичу место капитана на пароходе «Товарищ».

Пирожков приехал в Чердынь. Он уже знал о свержении царского самодержавия. Яков Михайлович надеялся, что теперь свобода и равенство восторжествуют. Однако он не увидел коренных изменений в укладе жизни. У власти стояла буржуазия. Война продолжалась. Гибли люди.

Хозяевами положения на Каме оставались судовладельцы, которые, как и в былые времена, держали своих работников в кабале. Владелец парохода «Товарищ» Иван Николаевич Клыков вел себя с командами своих судов так, словно и не было революции. Перед ним должны были ломать шапки. Он этого требовал…

Рекламные объявления пароходств, выпущенные к навигации 1917 года, ничем не отличались от старых реклам. Акционерное общество «Ив. Ив. Любимов» в справочнике для пассажиров десятками объявлений кричало: «Одним из старейших пароходств является пароходство фирмы Любимова»; «Буксирное пароходство фирмы гг. Любимовых основано в 1855 году»; «Пассажирское пароходство фирмы гг. Любимовых основано Ив. Ив. Любимовым в 1877 году». Из справочника можно было узнать, что акционерное общество «имеет в движении пароходов и теплоходов около пятидесяти, а баржей и других судов — около трехсот». Пассажирам предлагались все удобства. Их даже не забывали оповестить, что «солдатам, переселенцам и, по требованию капитана, бедным и больным третьеклассным и артельным пассажирам горячая вода отпускается бесплатно».