Капитан Старчак (Год жизни парашютиста-разведчика) - страница 2

— Писать пока не о чем, да, пожалуй, и не следует.

— У меня приказ редактора, — возражаю я. — У нас тоже дисциплина.

— Извините, я должен лечь спать. — Капитан стягивает сапоги, и они мягко стукаются о земляной пол. — А редактору так и передайте, что писать ничего не надо… Вы завтракали? — И, не дождавшись ответа, приказывает дежурному, стоящему у дверей: — Накормите товарища из редакции и проводите к машине. Глаза можно не завязывать…

А мне говорит:

— Перестарался, однако, наш патруль…

Мы выходим из землянки, идем по редкому лесочку и оказываемся на поляне, где колесо в колесо стоят три походные кухни.

— А расход почему не заявили? — ворчит пожилой повар.

Дежурный в спор не вступает. Он говорит лишь три слова:

— Велел капитан Старчак…

— Так бы и сказал! — Повар надевает белую курточку, застегивает ее на все пуговицы и берет черпак. — Вам со дна или пожиже? Шофер у вас? И ему нальем…

Когда мы возвращаемся к нашей редакционной полуторке, дежурный говорит в утешение:

— Ты не больно-то расстраивайся. Капитан и в центральные газеты не дает материал, даже киношников гоняет. — И, повторяя чужие слова, скорей всего слова самого командира, добавляет: — Зачем визитные карточки оставлять? Чем меньше о нас знают теперь, тем лучше узнают потом. Нам популярность ни к чему…

Это было в августе сорок первого года. Почему-то и тогда, в то августовское утро, фамилия капитана показалась мне знакомой, словно бы слышанной когда-то.

Так я и не припомнил, где слышал эту фамилию. Но теперь вспомнил.

…Начало июля. По лесам и болотам Полесья отступают разбитые в неравных июньских боях наши кадровые полки, принявшие на себя первый удар. Вот уже неделю идем мы, увязая в грязи, узкой просекой, которая, кажется, вот-вот оборвется, но конца которой нет и нет.

Нашу нестройную колонну ведет полковник Некрасов. Он возвращался из отпуска к месту службы, в Брест, но не доехал: на рассвете двадцать второго июня фашистские самолеты разбомбили в Кобрине его поезд. Добраться на автомашине или на худой конец пешком тоже не удалось: Брест был уже окружен.

Вместе с летчиками сто двадцать третьего истребительного полка и бойцами восемьдесят седьмой авиабазы полковник остался оборонять аэродром.

Задача была решена: немцы так и не смогли высадить здесь десант.

Потом начался наш отход, и вот мы, солдаты и командиры, голодные, усталые, идем уже целую неделю, зная одно направление — на восток, к своим.

Поймав взгляд кого-либо из бойцов, полковник говорит негромко:

— Теперь уже скоро… А там недельку отдохнем, подкормимся у походных кухонь, приведем себя в порядок и — снова в бой. Мы еще увидим, как война на запад оглобли поворачивает.

К рассвету лес кончился, и перед нами открылась долина, прорезанная дымящейся утренним туманом рекой Ясельдой.

За несколько минут ветер сдул туман, и мы увидели за рекой серое шоссе, по которому шли такие же серые, как лента дороги, немецкие танки, бронемашины, грузовики, Вдалеке синел лес.

Мы вернулись в чащу: когда стемнеет, форсируем Ясельду и перейдем шоссе…

Ночью мы переправились через реку, перебежали опустевшее шоссе и к рассвету добрались до леса.

И опять бесконечная просека, ведущая к иной реке, за которой, как и за Ясельдой, шоссейная дорога, запруженная вражескими войсками. Не по карте узнавали мы такие реки, как Лань, Случь, Птичь…

— Неправда, пробьемся! — говорит полковник Некрасов. И уверенность ветерана передается нам, двадцатилетним, в трудное время начавшим свой воинский путь.

Наступает ночь. Еще одна бессонная ночь первого месяца войны.

Полковник Некрасов назначает нескольких бойцов и командиров в дозор, а остальным велит спать, словно сам не знает, что никому не уснуть.

Тихо в лесу. Не шуршат отзывчивые осины, не перекликаются напуганные людьми ночные птицы. Только слышно, как невдалеке журчит ручеек. Пойти напиться, что ли? Нет сил подняться. Ладно, обойдется…

Издалека доносится гул. Он приближается, становясь все явственней. Моторист из сто двадцать третьего авиаполка обрадованно говорит:

— Свой!

Знатоку не больно-то верят:

— Сейчас он тебе гостинчика подбросит по-свойски…