Капитан Старчак (Год жизни парашютиста-разведчика) - страница 4

В редакции журнала «Знамя» сказали, что Кожевников уехал в Китай и вернется не скоро.

Неудачным было обращение и в Центральный аэроклуб.

Может быть, безуспешные поиски продолжались и по сей день, если бы не добрый совет научной сотрудницы Музея Советской Армии Евгении Михайловны Кирпонос:

— А не обратиться ли вам в наградной отдел? У Старчака, как вы рассказываете, были ордена. На всех награжденных заведены карточки.

Все оказалось до обидного просто. Стоило ли терять недели и месяцы?

Я позвонил в наградной отдел Министерства обороны, и мне продиктовали то, что было написано на карточке:

— Постойте, постойте! — закричал я в трубку. — Повторите, пожалуйста, последнюю фразу.

Учетчица прочитала еще раз, медленно, почти по слогам:

— Адрес части указан? — вновь перебил я учетчицу.

— Указан. Московская область. Почтовый ящик номер…

— Большое спасибо!

— А награды списывать не будете? У него ордена Ленина, Красного Знамени…

— Это в другой раз.

Конечно, ошибка. Погибшие не возвращаются… Скорее всего это однофамилец.

Я послал телеграмму «молнию», но, не веря, что капитан жив, не указал его имени и отчества, написал просто: Старчаку.

В телеграмме было всего несколько слов: старый сослуживец Старчака просит позвонить по телефону.

Стоит ли говорить о том, с каким нетерпением ждал я ответа. Каждый телефонный звонок приводил меня в волнение.

Шел день за днем, но звонок так и не раздался. Я уехал в командировку в Заполярье; меня и радовала эта поездка, и огорчала: вдруг позвонят, а я в отъезде?

Через месяц я вернулся и нашел у себя на столе записку: «Просил позвонить полковник Старчак, Телефон такой-то…»

Тотчас же я набрал нужный номер и услышал негромкий, спокойный голос:

— Полковник Старчак слушает.

Довольно сбивчиво я объяснил полковнику, в чем дело, и спросил, когда и где могу с ним встретиться, если только он тот самый капитан Старчак, который…

— Наверно, тот самый… Приезжайте завтра в двенадцать часов.

Когда я ехал в электропоезде из Москвы до пригородной станции, где живет Старчак, меня всю дорогу не оставляла мысль: узнаю ли его? Ведь прошло почти два десятилетия… И самое главное: тот ли это человек?

В комендатуре военного городка пропуск выписали быстро, и, выйдя на крыльцо, дежурный показал дорогу:

— Вон, видите стадион? Дойдете до него, а там спросите.

Снег поскрипывал под ногами, красное солнце отражалось в синем зеркале катка, еще не исцарапанного сталью коньков.

Несколько ребятишек, закончив заливку катка, накручивали на барабан брезентовый рукав. Мужчина средних лет, в коричневом лыжном костюме стоял, опершись на палку, и показывал, как и что надо сделать, чтобы в рукаве не осталось воды.

Все были настолько увлечены, что я постеснялся спросить дорогу и пошел наугад.

Тропинка привела к светло-серому невысокому дому.

Дверь открыла женщина с густыми черными бровями.

— Мне Ивана Георгиевича, — сказал я.

— А разве вы не видели его на стадионе? Мимо ведь шли…

Вот, оказывается, и не узнал я Старчака. А может быть, это действительно не тот человек?

Ждать пришлось недолго. Через несколько минут в комнату вошел, грузно опираясь на палку, мужчина в лыжном костюме, которого я уже видел на стадионе. Он крепко пожал мне руку и, вглядевшись, сказал:

— А ведь я вас помню. Вы — корреспондент, который заставлял меня автобиографию писать.

— А вы — тот капитан, который так ее и не написал? — Нет, написал, только вы за ней не явились.

Во все глаза смотрел я на Старчака. Так пристально смотрел, что ему, пожалуй, было неловко.

— Почему вы так глядите? — спросил он наконец.

Я сказал Старчаку, что все в первом бомбардировочном полку считали его погибшим.

— В подобном случае, — улыбнулся Старчак, — один старый писатель сказал: «Слухи о моей смерти несколько преувеличены…»

Он постарался тут же перевести разговор на другое.