Капри - остров маленький - страница 23

— Антуан! — воскликнула женщина.

Она рванулась вперед всем своим крупным телом.

Взгляд мужа пригвоздил ее к месту.

— Боже мой! — добавила она.

Человек обычно говорит себе: «Моя жена! Любовник! Я убью его». И в воображении сразу возникает зимний сад, где под пальмой запечатлевается преступный поцелуй измены. Или, предположим, два переплетенных тела, борющихся, задыхающихся, охваченных лихорадкой, охваченных такой яростью, такой страстью, что они естественным образом овладевают и обманутым мужем. А здесь — солнечная комната с лежащим человеком, который закрывается простыней и глядит на тебя. Он молчит. Он ждет. Где тут адюльтер? В постели только какой-то больной. Муж? Револьвер? А может, это доктор, берущий в руки свой стетоскоп?

— Вставай! — сказал Пальмиро.

— Но…

— Вставай.

Жить внутри драмы трудно. Мысленно представляешь себе, представляешь. Другой, может быть, смог бы закричать, зарычать, наполниться драмой до кончиков ногтей, и выстрел в суматохе прогремел бы сам собой. Но Пальмиро не любит кричать. Он никогда не умел кричать. Даже в самом страшном своем гневе в нем остается кто-то, кто следит за ним. Кто смотрит на Ратацци, высовывающего свои толстые ноги, высовывающего их медленно, осторожно, потом внезапно, одним рывком, встающего у стены с видом на Везувий за его плечами. А он голый. И его еще нужно убивать, нужно устраивать весь этот кавардак. А он совсем голый. Ну разве можно убивать голого человека? У него же такой беспомощный, такой ничтожный вид. Голый человек, если нет к этому привычки, кажется уже сам по себе чем-то неживым. Он существует, но как бы едва-едва, как бы почти и не существует.

Ратацци ничего не говорил. Он только смотрел на Пальмиро, стараясь поймать его взгляд. Но Пальмиро в свою очередь и сам тоже смотрел на него, смотрел на это тело, стоящее перед ним, на эту широкую, волосатую грудь, на этот пупок, на выпяченный живот, такой хрупкий, несмотря на его округлость. Живот — это же меньше, чем ничто. Удар кулаком, и от него останется только мокрое место. И член. Член Ратацци. Вот уже двадцать лет как они стали компаньонами, но Пальмиро никогда не видел члена Ратацци. Потом суетность этой мысли вызвала у него отвращение. Как можно думать о таких глупостях? А как поступают другие?

— Антуан, послушай, — выговорил наконец Ратацци, заикаясь и стуча зубами.

Пальмиро поднял глаза. Он наконец испытал некое сильное, новое ощущение. Ратацци дрожал. Ратацци охватил страх. Он боялся Пальмиро. Большой и толстый Ратацци, властный и развязный компаньон-тиран. Который отсутствовал по три дня, даже не пытаясь придумать какой-либо предлог. Который сваливал на него самую неприятную работу.

— Антуан, ты пойдешь в порт, чтобы…

— Но…

— Не надо все время спорить, Антуан.

И все это прямо перед служащими.

Который настоял, чтобы фирма называлась «Ратацци и Пальмиро». Фамилия Ратацци впереди. В то время как везде принято…

— Ты не считаешь, что алфавитный порядок…

— Плевать я хотел на алфавитный порядок.

В присутствии госпожи Пальмиро. Это было даже просто негалантно. Тем более что… А теперь вот он дрожал. Маленький Пальмиро. Толстый Ратацци. «Мой компаньон», — говорил он людям, положив свою огромную руку на плечо Пальмиро. «Ратацци и Пальмиро». А алфавит?

— Уходи! — внезапно сказал Пальмиро.

— Антуан, обещай мне, что…

— Уходи.

Настала его очередь обрывать его на полуслове.

— Я приказываю тебе уйти.

Раздраженным голосом, угрожая револьвером, он добавил:

— Быстро!

Ратацци протянул руки вдоль тела, чтобы обратить внимание на свою наготу. Пальмиро пожал плечами. В любой победе бывают некоторые смехотворные препятствия.

— Мой… — нерешительно начал Ратацци.

— Вон, на комоде.

Может быть, ему только показалось. В голосе госпожи Пальмиро прозвучало что-то вроде презрительной нотки. Может быть, совершенно непроизвольно. Ратацци из угла возле стены взглянул на Пальмиро, как бы прося у него разрешения подойти к комоду. Пальмиро кивнул, разрешая.

То ли аппетит в тот вечер был поострее, то ли меню — более скромным, а беседа — вялой, но ужин закончился раньше, чем обычно. Без четверти десять чета Сатриано прошла в гостиную, где их ждали три чашки настоя из ромашки. Андрасси от ромашки отказался.