Карабарчик. Детство Викеши - страница 5
Кот перебегал с места на место. Кирик осторожно стал подкрадываться к нему, но, запнувшись о что-то, упал. Испуганный кот прыгнул, но Кирик успел схватить его на лету и, навалившись, прижал к земле. Отчаянно мяукая и пытаясь вырваться, животное больно царапало лицо и руки Кирика.
— Откройте!
Яркий луч света проник в подполье. Весь исцарапанный, мальчик вылез со своей добычей и спросил Варвару:
— В какой амбар нести?
— В средний, где пшеница.
Недалеко от дверей амбара сидел на цепи большой пёс, и, как только Кирик поравнялся с ним, кот злобно фыркнул и вырвался из рук. Собака, гремя цепью, бросилась за ним. На крыльцо выскочила Варвара с черенком от метлы.
— Кошку с собакой стравлять? Вот тебе, вот тебе!.. — На спину мальчика посыпались удары.
В дверях избы показалась Степанида. Точно птица, увидевшая птенца в когтях коршуна, она кинулась к Кирику. Схватила на ходу палку и, задыхаясь от гнева, занесла её над головой хозяйки:
— Ребёнка бить! Малыша! Да есть ли у тебя совесть? — опомнившись, отбросила палку и прижала плачущего Карабарчика к груди. — Отольются тебе детские слёзы! — проговорила она и сама готовая расплакаться повела мальчика в избу.
В полдень Кирику стало плохо: начался жар. Ребенок бредил:
— Мама! Страшный кот… он укусит, укусит! Мама!
— Сиротинушка ты моя горемычная! — сквозь слёзы говорила Степанида.
Глядя на плачущую мать и избитого друга, ревел на всю избу и Янька.
Через несколько дней вернулись хозяин с Прокопием. Узнав о случившемся, Прокопий пошёл к Евстигнею.
— Зачем избила Кирика? — не снимая шапки, спросил он Варвару.
— А тебе какое дело? У меня есть хозяин, ему и ответ дам! — зачастила она. — Ишь, какой учитель нашёлся! Проваливай из дома!
— И то, Прокопий, уходи-ка лучше. У меня рука тяжёлая, неровен час, свистну по уху: долго будешь помнить, как мою жену учить. — Евстигней грузно шагнул к работнику: — Ну!
- Не нукай, я тебе не лошадь! — Прокопий спокойно поправил опояску. — Меня пугать нечего. Расчёт подай! Хватит на вас спину гнуть!
— Эко, удивил! Да вашего брата, голоштанников, развелось нынче, как комарья в болоте.
— По чьей шине эти самые голоштанники развелись?
— А по-твоему, по чьей? — сдерживая гнев, спросил Евстигней.
— По вашей!.. — бросил ему коротко Прокопий.
- То есть, как это понять? — глаза хозяина сузились.
— Очень просто: грабите бедноту, вот и всё!
Лицо Евстигнея побагровело:
— Да за такие речи тебя в тюрьму можно запрятать!
— Не знаю, кто из нас скорее сядет: то ли я, то ли ты с Яжнаем.
— Прокопий! — в голосе Зотникова прозвучала угроза. — Не доводи до греха!
— Вам с Яжнаем грешить не в первый раз.
— Пронька!.. — рука Евстигнея потянулась за топором, лежавшим под лавкой.
Варвара метнулась к мужу.
— Уйди ты, христа ради! — замахала она на работника рукой. — Богом прошу!
— Бога вспомнила! А когда Кирика била, где твой бог был? Кровососы! — хлопнув дверью, Прокорий вышел.
С женой он совещался недолго:
— Житья нам от этих злыдней не будет, да и лютовать над Кириком ещё больше станут. Надо расчёт просить. Как — нибудь перезимуем в Тюдрале.
Степанида посмотрела на осунувшееся лицо Кирика и подтвердила:
— Надо уезжать, Проня. Ждать больше нечего.
Сборы были коротки. Утром, чуть свет, Прокопий вышел с заимки и направился в Тюдралу за лошадью. Вернулся лишь к обеду. Сложил имущество на телегу, усадил Степаниду, ребят и тронул вожжами коня. Возле ворот их встретил Зотников.
— Стой! Куда Кирьку повёз? — Евстигней со злобой посмотрел на работника и схватил лошадь под уздцы. — Ссаживай парнишку!
— Отпусти вожжи! — в голосе Прокопия прозвучала недобрая нотка.
— Пускай Кирька слезет!
Прокопий стегнул коня. Лошадь рванулась. Отброшенный концом оглобли Зотников упал.
— Разбойник! — в бессильной ярости Евстигней потряс кулаком вслед протарахтевшей за поворотом телеге.
В волостном правлении, куда приехал Зотников с жалобой на своего работника, ему заявили, что судить Прокопия Кобякова не могут.
Зотников в недоумении уставился на старшину.
— Теперь он солдат русской армии, на днях отправляем его в Бийск, к воинскому начальнику, — старшина наклонился к уху богатого заимщика и, прикрыв рот рукой, зашептал с оглядкой: — Год провоевали, а конца не видно. Живём мы в лесу, молимся пню, ничего не знаем. А приёмыша-то отберём, не сомневайся. Только ты… того… помалкивай пока. Отправим Проньку на фронт, а с бабой, поди, управимся! — и старшина хихикнул.