Карабарчик. Детство Викеши - страница 7
Сердце Кирика замирало от страха. В трубе выл ветер. Огромная тень шагавшего по избе Ивана ползла по стенам, и, когда Иван садился за стол, она напоминала медведя.
Утром хмурый работник говорил Кирику:
— Что я пьяный ночью болтал — никому ни слова! Понял? — Кирик торопливо кивал головой.
Однажды Варвара послала Кирика за водой. Взяв деревянную бадейку, мальчик спустился с крутого берега к реке.
Зачерпнув воды, он стал с трудом подниматься по вырубленным ступенькам, поскользнулся и упал. Бадейка, гремя, стремительно покатилась вниз и, ударившись о камень, разлетелась на части. Мальчик собрал ободья, поломанную дужку и, стуча зубами от холода, направился к дому. На крыльце его встретила хозяйка:
— Где ведро?
— Разбилось.
— Ах ты, мошенник, хозяйское добро портить!
Рассвирипевшая Варвара пнула Кирика в грудь. Падая, он ударился виском о перила крыльца и очнулся только в избе Чугунного.
Лишь на третий день мальчик слез с полатей и подошёл к окну, на котором суровый мороз вывел причудливые узоры. Подыщал на стекло и в сумерках наступающего вечера увидел на дворе несколько кошёвок, лошадей с наброшенными попонами. Видимо, у хозяина были гости.
Скрипнула дверь, вошёл Чугунный, по обыкновению, навеселе.
— Гуляем, Кирька! Рождество. У Евстигнея ёлка. Гостей съехалось — невидимо! — Иван закурил трубку. — Ты тут домовничай. Я до утра не приду. Да! Хозяйка наказывала, чтобы ты попозднее принёс ей капусты из сенок. Смотри, не забудь, — Чугунный взялся за дверную скобу.
Сумерки сгущались. Мальчик по-прежнему сидел у окна в холодной избе, никому не нужный и чужой. Как только в доме Зотникова зажглись огни, он, захватив горшок с капустой, направился к богатому жилью хозяина.
На кухне от пряных запахов закружилась голова. Из комнаты доносились смех и весёлые детские голоса.
Поставив капусту на подоконник, Кирик приоткрыл дверь и замер очарованный.
Посередине большой комнаты увешанная разноцветными игрушками, вся в огнях, сверкала ёлка. Вокруг неё, взявшись за руки, кружились нарядно одетые дети.
Кирик невольно шагнул вперёд и остановился на пороге. Затаив дыхание, не отрывал глаз от невиданного зрелища. Около ёлки стоял, опираясь на палку, длиннобородый старик, в белом тулупе и такой же шапке.
В руке он держал корзинку, из которой выглядывала чудесная лошадка. С её гордо изогнутой шеи спускалась чёрная грива, бисерные глаза горели при свете ёлочных свечей. На лошадке были узда и лакированное седло — настоящее седло с серебряными стременами.
Румяный ёлочный дед ласково смотрел на Кирика, как бы приглашая его покружиться вместе с ребятами.
— Алтаец пришёл, — послышался голос Стёпки, и очарование исчезло.
— Алтайчонок, алтайчонок! — шумная ватага ребят окружила мальчика. Один дёрнул его за рукав, другой сбил шапку, и с криком «куча мала!» все друзья Стёпки навалились на пришельца.
Из соседней комнаты выплыла пышно разодетая женщина, за ней семенил на коротких ногах тюдралинский писарь.
— Дети, нельзя! — сказала она важно и уплыла.
Ребята с шумом бросились к ёлке. Пьяный писарь подошёл к Кирику и подал ему яркую конфетную обёртку.
— Кушайте, — сказал он ехидно.
Мальчик доверчиво развернул бумажку и, не найдя конфеты, в недоумении посмотрел на зотниковского гостя.
Писарь залился дробным смехом, хлопнул по плечу озадаченного мальчика и, сощурив глаза, спросил:
— Ну, как, вкусная? Может, еще дать?
Кирик отвернулся. Вздохнув, вышел из дому, постоял в нерешительности на крыльце и, медленно спустившись со ступенек, направился к избе. Подходя к ней, заметил недалеко от порога тёмную невысокую фигуру и, приглядевшись, узнал Яньку. Возле него вертелся Делбек, весело помахивая хвостом.
Кирик бросился к другу.
Скрывая радостное волнение, Янька проговорил важно:
— Тебе мама гостинцев послала.
В избе он развязал узелок и стал выкладывать подарки Степаниды.
— Вот шаньги, ешь! Да постой! Я их разогрею в печке, мёрзлые они…
— Мы не топили печку, холодная она…. Я и так съем.
— Вот тебе леденцы. Это мама послала. Ты их пососи, шибко сладкие! А это я тебе дарю! — развернув бережно бумагу, Янька достал картонную лошадку.