Карабарчик - страница 7
Сердце Кирика замирало от страха. В трубе выл ветер. Огромная тень шагавшего по избе Ивана ползла по стенам, и, когда Иван садился за стол, она напоминала медведя.
Утром хмурый работник говорил Кирику:
- Что я пьяный ночью болтал - никому ни слова! Понял?
Кирик торопливо кивал головой.
Однажды Варвара послала Кирика за водой. Взяв деревянную бадейку, мальчик спустился с крутого берега к реке. Зачерпнув воды, он стал с трудом подниматься по вырубленным ступенькам, поскользнулся и упал. Бадейка, гремя, стремительно покатилась вниз и, ударившись о камень, разлетелась на части. Мальчик собрал ободья, поломанную дужку и, стуча зубами от холода, направился к дому. На крыльце его встретила хозяйка:
- Где ведро?
- Разбилось.
- Ах ты, мошенник, хозяйское добро портить!
Рассвирепевшая Варвара пнула Кирика в грудь. Падая, он ударился виском о перила крыльца и очнулся только в избе Чугунного.
Лишь на третий день мальчик слез с полатей и подошел к окну, на котором суровый мороз вывел причудливые узоры. Подышал на стекло и в сумерках наступающего вечера увидел на дворе несколько кошевок, лошадей с наброшенными попонами. Видимо, у хозяина были гости.
Скрипнула дверь, вошел Чугунный, по обыкновению, навеселе.
- Гуляем, Кирька! Рождество. У Евстигнея елка. Гостей съехалось - невидимо! - Иван закурил трубку. - Ты тут домовничай. Я до утра не приду. Да! Хозяйка наказывала, чтобы ты попозднее принес ей капусты из сенок. Смотри, не забудь, - Чугунный взялся за дверную скобу.
Сумерки сгущались. Мальчик по-прежнему сидел у окна в холодной избе, никому не нужный и чужой. Как только в доме Зотникова зажглись огни, он, захватив горшок с капустой, направился к богатому жилью хозяина.
На кухне от пряных запахов закружилась голова. Из комнаты доносились смех и веселые детские голоса.
Поставив капусту на подоконник, Кирик приоткрыл дверь и замер, очарованный.
Посередине большой комнаты увешанная разноцветными игрушками, вся в огнях, сверкала елка. Вокруг нее, взявшись за руки, кружились нарядно одетые дети.
Кирик невольно шагнул вперед и остановился на пороге, затаив дыхание, не отрывал глаз от невиданного зрелища. Около елки стоял, опираясь на палку, длиннобородый старик, в белом тулупе и такой же шапке.
В руке он держал корзинку, из которой выглядывала чудесная лошадка. С ее гордо изогнутой шеи спускалась черная грива, бисерные глаза горели при свете елочных свечей. На лошадке были узда и лакированное седло - настоящее седло с серебряными стременами.
Румяный елочный дед ласково смотрел на Кирика, как бы приглашая его покружиться вместе с ребятами.
- Алтаец пришел, - послышался голос Степки, и очарование исчезло.
- Алтайчонок, алтайчонок!
Шумная ватага ребят окружила мальчика. Один дернул его за рукав, другой сбил шапку, и с криком «Куча мала!» все друзья Степки навалились на пришельца.
Из соседней комнаты выплыла пышно разодетая женщина, за ней семенил на коротких ногах тюдралинский писарь.
- Дети, нельзя! - сказала она важно и уплыла. Ребята с шумом бросились к елке.
Пьяный писарь подошел к Кирику и подал ему яркую конфетную обертку.
- Кушайте, - сказал он ехидно.
Мальчик доверчиво развернул бумажку и, не найдя конфеты, в недоумении посмотрел на зотниковского гостя.
Писарь залился дробным смехом, хлопнул по плечу озадаченного мальчика и, сощурив глаза, спросил:
- Ну как, вкусная? Может, еще дать?
Кирик отвернулся. Вздохнув, вышел из дому, постоял в нерешительности на крыльце и, медленно спустившись со ступенек, направился к избе. Подходя к ней, заметил недалеко от порога темную невысокую фигуру и, приглядевшись, узнал Яньку. Возле него вертелся Делбек, весело помахивая хвостом.
Кирик бросился к другу.
Скрывая радостное волнение, Янька проговорил важно:
- Тебе мама гостинцев послала.
В избе он развязал узелок и стал выкладывать подарки Степаниды.
- Вот шаньги, ешь! Да постой! Я их разогрею в печке, мерзлые они…
- Мы не топили печку, холодная она… Я и так съем.
- Вот тебе леденцы. Это мама послала. Ты их пососи, шибко сладкие! А это я тебе дарю! - Развернув бережно бумагу, Янька достал картонную лошадку.