Карельская тропка - страница 12
Я долго берег эти трудные, жилистые дрова, не палил их в плите, не варил на них ни уху, ни картошку. Лишь иногда, затапливая русскую печь, я укладывал в очаг неудобные полешки. Разгорались они медленно, но горели спокойно и долго, и у этого огня мне было всегда покойно и тепло, как бывает покойно и тепло в летний хороший день на скале над озером под невысокими карельскими соснами…
На скалах под соснами всегда весело и очень светло. Здесь устраивают свои игры белки, здесь, около медвежьих колодцев, собирается все пернатое население скалы, и именно сюда, к соснам, зимой, в глухую стужу поднимаются седые лоси, чтобы отстояться в ветра и метели от волков.
Иногда лоси заглядывают к соснам на скале еще и до зимы, и другой раз по осени приглядишься и различишь на утренней голубизне неба рядом с сосновым суком лосиные рога-лопаты.
Кроме лосей навещают сосны зимой и клесты-сосновики. Румяные рассудительные птицы своими крепкими клювами ловко потрошат сосновые шишки и негромко переговариваются. А рядом или чуть в стороне от клестов трудится белка.
В сосны белки заходят на кормежку или на игры, а ночевать и отсиживаться в морозы и глухие метельные погоды эти пугливые зверьки спускаются в еловый лес, и тогда по заснеженной скале от сосен к елям и обратно ложатся аккуратные беличьи тропки.
У можжевельника тоже есть свои верные друзья — свиристели, такие же внешне угрюмые и непонятные существа, как сами можжевельники. Свиристели объявляются вдруг, обычно среди зимы, молча собирают все темно-синие можжевеловые ягоды и так же молча и неожиданно исчезают.
В ельниках даже в самые холодные зимние дни никогда не бывает тихо. Здесь, под еловой крышей, дома белок и пристанище для синиц, здесь столовые и гнезда клестов, спальни рябчиков и места кормежки глухарей. Черные, с синей сединой, громадные бородатые птицы часами сидят на еловых ветвях и, сонно покачиваясь, собирают еловую хвою. Ветви елей под тяжестью громадин птиц гнутся, пружинят, кажется, вот-вот ветка сломается, а глухарь как ни в чем не бывало тянет и тянет раз за разом клюв к молодой еловой лапке…
Если в ельниках нескучно и не особенно зябко даже глухой зимой, то в осинниках всегда голо и промозгло. Осинники зимой почти всегда пусты, как летние жилища, никто не заглядывает в это время в осиновый лес, кроме редких зайцев-беляков. И только в солнечные, веселые дни, бывает, покажутся среди осиновых стволов, как лыжники на воскресной прогулке, негромкие стайки синичек во главе с трудягой дятлом…
В березняках, как и в осинниках, зимой ветренно и холодно, но о березах животные все-таки не забывают — здесь березовые почки, березовые семена, и сюда именно собираются по утрам стаи чечеток и полчища тетеревов…
Еще издали кажется, что березу кто-то зачернил, будто одели на нее очень большие и очень черные елочные игрушки. А приглядишься, заметишь, что эти черные игрушки живые: это тетерева большой дружной по зиме стаей ветка за веткой обирают с березы березовые почки. Медленно и упорно, как глухарь за еловой хвоей, тянется тетерев к самой тонкой веточке. Под тяжестью птиц береза обвисает, расходятся в сторону сжавшиеся от мороза ветви, осыпается недавняя серебряная пудра-иней с березовых ветвей — и вот уже береза, как наседка, кутает, прячет среди своих ветвей-крыльев цыплят-тетеревов.
С берез тетерева обычно улетают сразу на ночевку в такие же березняки, а то и остаются здесь, зарывшись неподалеку от березового ствола в теплые снежные перины. Тогда рано утром к березе и не подойдешь, чтобы не испугаться колючих снежных взрывов — тетерева станут вырываться из-под самых ног, один за другим, обдавая тебя сухим морозом.
Проходит долгая зимняя ночь, и снова в утреннем свете чуть в стороне от осин и ельников, сосен и можжевеловых рядов стоит красавицей гостьей среди холодной северной зимы нарядная среднерусская березка. И мило и просто становится на душе, когда среди зимних шквалов, ледовитых ветров и тяжелых снежных зарядов видишь родное-родное деревце.
Да, это та самая среднерусская березка-аленушка, что теплыми тихими рощами живет по курской и орловской земле, что не обходит своим ласковым светом ни Тулу, ни Смоленск, ни Подмосковье.