Карибский сувенир - страница 8

Жаров и капитан стоят у эхолота, смотрят на бумажную ленту, по которой прибор рисует черные елочки и зубцы, советуются, думают. Подумать есть о чем: косяки — вот они, черные сплошные зигзаги. А елочка — это рисунок совершенно реального дна.

— Топляки… Уж очень костлявый грунт, — задумчиво почесывает подбородок Валентин Николаевич, — трал запросто потерять можно.

Я подхожу ближе. Да, уж грунт так грунт. Не дно, а какая-то гребенка. Только не равнозубая, а с острыми зубьями различной величины: ржавые, забытые всеми топляки — суда, которые когда-то гордо рассекали синюю воду морей и океанов…

— А вот смотрите, здесь чисто… — стучит по стеклу прибора Жаров. — Я думаю, нужно все же попробовать. Надо узнать, что здесь за рыба.

— Ну что ж, наука требует жертв. Раз надо так надо, — соглашается капитан и подходит к микрофону. — Внимание! Палубной команде приготовиться к отдаче трала! — разносится его голос по судовым помещениям.

Поеживаясь, потирая носы, щеки, выскакивают на палубу матросы. Все они кажутся очень толстыми, большими — на каждом надет ватник, а поверх — прорезиненные рыбацкие куртки и брюки на подтяжках, заправленные в высоченные, с раструбами сапоги.

Теплоход замедляет бег, разворачивается правым бортом под ветер, ложится в дрейф. Тотчас под него подкатывается крутая зыбь. На ходу судно ее просто не замечает: дескать, зыбь, подумаешь! Он легко пересекает длинные пологие волны, разрубает их пополам острым форштевнем и бьет своим винтом. Когда же двигатель останавливается и судно ложится в дрейф, зыбь тихо и незаметно подкрадывается к судну и начинает с ним забавляться: теплоход резко кренится ей навстречу, потом с каким-то неприятным скрипом заваливается на другой борт и снова стремительно кренится. Откуда-то из металлического нутра судна слышится звон, грохот и сердитые крики кока: что-то там у него на камбузе полетело, а щи, наверное, выплеснулись на раскаленную плиту. Зыбь все сильнее и сильнее раскачивает «Олекму». Я смотрю на палубу — она резко накреняется то в одну, то в другую сторону на двадцать — тридцать градусов. А матросы подготавливают трал и согласно, будто по команде, раскачиваются вместе с судном, легко и привычно удерживая равновесие. И кажется, что подошвы их сапог накрепко прибиты к дощатому палубному настилу.

— Ну как там? — свесившись с мостика, нетерпеливо спрашивает капитан.

Бригадир Яков Павлович Болтенко не отвечает. Наверное, он не любит разговаривать во время работы. А может, просто не слышит — тесемки его шапки туго затянуты на подбородке, а на голову накинут капюшон прорезиненного плаща. Что-то сказав ребятам, он подходит к концевой части трала — кутку, вместе с матросами сбрасывает его за борт. Ветер отгоняет судно от трала, и громадный сетчатый мешок расправляется в воде, растягивается длинной колеблющейся кишкой. В это время бригадир включает траловую лебедку, в волны тяжело плюхаются носовая и кормовая доски; там, в глубине, вода ударяется в них и раздвигает трал, раскрывает его огромный зев, в который попадается рыба. Вслед за досками в воду уходят ваера — толстые металлические тросы, при помощи которых трал буксируется за судном.

Ваера туго натягиваются, гудят, вибрируют. Я гляжу, как они режут волну, и представляю себе трал. Там, в глубине, он как бы летит над самым дном. Рыбьи косячки бросаются от него в сторону. А другие мчатся прямо в трал и застревают, сбиваются плотной массой в кутке.

— Одни клочья достанем, — беспокоится Валентин Николаевич и тревожно смотрит на ленту эхолота: опять топляки пошли.

Топляки — погибшие суда — остались здесь еще со времен второй мировой войны. Потопленные подводными лодками, пикирующими бомбардировщиками или взорванные самой командой, они опустились на дно, их постепенно засосал ил. Но не совсем: из грунта остались торчать погнутые мачты, пробитые осколками и снарядами трубы, искореженные, в железных ржавых лохмотьях рубки. Таких металлических обломков много в Северном море, на Балтике, в проливе Ла-Манш. О корпуса погибших кораблей часто цепляются рыбацкие тралы, и железо сбривает с трала всю его оснастку, оставляя на ваерах лишь рваные куски сетчатого полотна — дели.