Карл Маркс: Мировой дух - страница 28
Карл посвятил свою диссертацию отцу Женни: «Мне нет нужды молиться за ваше физическое здоровье. Вы поручили себя Духу — великому врачевателю, не чуждому волшебства». 30 марта 1841 года он получил в Берлинском университете свидетельство об окончании учебы. После различных переговоров, 6 апреля он отправил свою докторскую диссертацию в Йенский университет, славившийся в те времена легкостью выдачи докторских дипломов. Уже на следующей неделе декан представил на факультете философии кандидата Карла Генриха Мордехая Маркса; докторская степень была ему присвоена 15 апреля. После этого, ненадолго заехав в Трир, Карл отправился к Бауэру в Бонн.
В начале лета 1841 года Карл Маркс и Бруно Бауэр отправились в Кёльн, столицу рейнских городов, находящуюся в зависимости от Пруссии и превратившуюся в крупный промышленно-торговый центр благодаря развитию Кёльнского буксирно-пароходного общества и сооружению первой линии железной дороги Кёльн — Ахен. Большинство крупных современных предприятий Германии имели там свою штаб-квартиру. Кёльнские буржуа, среди которых было несколько евреев (в том числе семейство Маркс), выступали за объединение немецких государств вокруг демократических институтов, гарантирующих права человека, свободу печати и вероисповедания.
Карл повстречал там группу молодых торговцев и либеральных промышленников, которые, будучи недовольны «Кёльнской газетой» (консервативной и ультрамонтанской), основали товарищество, чтобы поддержать другое издание — «Рейнскую газету»[15]. Среди них были Моисей Гесс[16], двадцативосьмилетний еврей, писатель и социолог, называющий себя «коммунистом», а на деле стремившийся к идеалам анархизма; Дагоберт Оппенгейм, брат банкира Соломона Оппенгейма; Георг Юнг — госчиновник, женатый на дочери еще одного кёльнского банкира, и промышленники типа Людольфа фон Кампхаузена и Давида Юстуса Ганземана, к которым мы еще вернемся.
Карл вернулся в Бонн, где в июле 1841 года они с Женни, наконец, исхитрились увидеться наедине. Женни, которой предстояло поехать в Нейс, почтительно предупредила мать о том, что остановится в Бонне, чтобы повидаться с Карлом. Госпожа фон Вестфален на это согласилась, при условии, что Эдгар выступит в роли дуэньи. Напомним, что Женни было тогда двадцать семь лет, а Карлу — двадцать три…
По возвращении в Трир Женни пишет: «Ах, сердце мое, как тяжел груз, легший после всего этого на мою душу! И все же, Карл, я не испытываю и не могу испытывать никаких угрызений совести. Я закрываю глаза и вижу твой счастливый взгляд […] Я прекрасно знаю, что я совершила и что это принесет мне отвержение, общественное порицание, и всё же я не променяю воспоминание об этих часах ни на одно сокровище в мире».
Ему хочется, чтобы она вернулась, но она не может. Она пишет ему об этом 10 августа 1841 года в письме, говорящем об усилиях, которые она предпринимала, чтобы стать такой же образованной, как он:
«Мой маленький дикий медведь […] Мне жаль, что ты хоть немного не похвалил меня за мой греческий, и ты мог бы уделить абзац похвалам моей эрудиции. Но вы, господа гегельянцы, не признаете даже самое превосходное, если оно не согласуется в точности с вашими взглядами; буду же скромнее и удовольствуюсь собственными лаврами […]. Так ты теперь ввязался еще и в политику! Это самая рискованная вещь. На этом я должна тебя оставить, говоря тебе: „Vale faveque“[17], раз уж ты просил меня написать тебе пару строк […]. Если бы я не была так больна, то уже давно собрала бы вещи и уехала к тебе […]. Я думаю о тебе бессонными ночами и посылаю тебе свое благословение… Я целую каждый свой пальчик, пусть поцелуи летят к моему дорогому Карлу, но не будут немыми гонцами моей любви, а прошепчут ему все милые, нежные и потаенные слова любви… Прощай, единственный возлюбленный мой… Прощай, моя милая Железная дорога. Прощай, дорогой мой муженек. Ведь я выйду за тебя замуж, правда?»
Осенью Карл все еще в Бонне, откуда он наблюдал за восстанием, нарастающим и гремящим в Европе. В Париже, пока Гизо[18] призывал «обогащаться путем труда и бережливости», манифестанты выходили на улицы, крича: «Да здравствует республика!» — в то время как закон ограничил использование детского труда на фабриках, установив минимальный возраст работников — восемь лет.