Карл Смелый. Жанна д’Арк - страница 12
Ну а когда сжигали святую из Вокулёра, Орлеанскую деву, освободительницу Франции, что делал добрый герцог, предавший ее?
Он готовился к своему третьему браку и учреждал символический орден Золотого Руна.
Его третья жена, которой предстояло через пять лет прозвести на свет нашего героя Карла, была португальской инфантой, англичанкой по матери, Филиппе Ланкастерской; что же касается ее отца, то им был отважный бастард Жуан I, основавший в Португалии новую династию, подобно тому, как бастард Трастамара сделал это в Кастилии.
То были прекрасные времена для бастардов, и те из них, кому посчастливилось жить тогда, прекрасно это знали. В возрасте двенадцати лет Дюнуа не говорил, что он сын богатого и нелепого Канни, а называл себя бастардом Орлеанским!
Итак, в день своей свадьбы со смуглой португалкой добрый герцог Филипп учредил, как мы уже сказали, орден Золотого Руна и взял девиз: «Иного не желаю!»
Вряд ли можно найти девиз более двусмысленный и лживый.
Золотое руно! Не было ли это знаком почитания тех белокурых волос, которые фламандские художники, от Ван Эйка до Рубенса, изображали струящимися по плечам прекрасных фламандок? Не было ли это победой женщины Севера над женщиной Юга? Победой светлого над темным?
А девиз «Иного не желаю!»? Был ли он обязательством перед инфантой не иметь других женщин, кроме нее, или же обещанием всем этим победоносным красоткам из Гента и Брюгге оставаться верным им вопреки всему?
Это бракосочетание стало поводом для небывалых празднеств, для грандиозных торжеств, для безумных пиров. Непомерные расходы, произведенные в Брюгге, способны были разорить короля.
Кто же понес эти расходы? Коммуна, город, Брюгге.
Брюгге благодаря тому, что семнадцать стран имели там свои торговые конторы, был тогда, возможно, самым богатым городом мира.
Его улицы были устланы самыми красивыми и самыми дорогими фландрскими коврами. В течение целой недели вино текло по этим улицам рекой: из пасти льва лилось рейнское, оленя — бонское. Во время пиршества их сменял единорог, извергавший струи розовой воды и мальвазии.
Таким образом, герцог Бургундский достиг вершины своего богатства и могущества, и, если бы у него был сын, этот сын мог бы именоваться герцогом Бургундским, Лотарингским, Брабантским, Лимбургским и Гель- дернским, графом Фландрским и Артуа, пфальцграфом Эно, Голландии, Зеландии, Намюра и Зютфена, владетелем Фрисландии, Салена и Мехелена.
Этот сын, как мы уже говорили, родился 10 ноября 1435 года и, вместо титула графа Неверского, который получали при рождении его отец и дед, получил титул графа де Шароле.
Рождение мальчика стало исполнением желаний герцога и довело до предела безумия гордыню того, кого иностранцы называли «великим герцогом Запада».
Дадим представление об этом безумии.
Поскольку из-за какой-то болезни доброму герцогу пришлось обрить голову, был издан указ, обязывавший всех дворян брить голову, как это сделал их герцог.
Пятьсот дворян повиновались; но так как Филипп Добрый справедливо рассудил, что кое-кто пожелает уклониться от исполнения указа, он уполномочил мессира Петера фон Хагенбаха осмотреть мятежные головы и срезать строптивые волосы.
Впрочем, после рождения наследника герцога случилось то, что случается со всяким достоянием, которое доводит меру богатства до крайности: с того момента, когда это богатство достигает своей вершины и не может больше увеличиваться, оно некоторое время остается на прежнем уровне, а затем мало-помалу уменьшается, пока внезапно не рушится.
Лишь на седьмом или восьмом году жизни юного графа появилась возможность судить о его дарованиях.
Учился он хорошо и довольно легко, если только эти занятия касались воинских подвигов и рыцарства. В те времена немногие дворяне умели читать и писать; по всей вероятности, его дед Иоанн Бесстрашный не мог даже поставить свою подпись; г-н де Барант, обнаруживший его печать, не смог, несмотря на все свои изыскания, обнаружить его роспись.
В десять лет Карл умел читать и писать, а в особенности читал или заставлял читать ему легенды о подвигах Ланселота Озерного и Гавейна.