Карл Смелый. Жанна д’Арк - страница 15
Ну, а король Франции, каким оружием против герцога Бургундского обладал он? Своей верховной юрисдикцией над французскими провинциями и своим влиянием на Гент и Льеж, эти два демократических ворота, служившие ему для того, чтобы оттаскивать герцога Бургундского назад, когда у того возникали поползновения двинуться на Францию.
Для герцога Филиппа в обладании этими свободолюбивыми городами заключались одновременно счастье и несчастье, сила и слабость. В те времена повсюду царило самовластие; короли Англии, Франции, Испании, император Германии и даже сам папа, казалось, правили мертвецами; жизнь существовала лишь там, где была свобода. Один только герцог Бургундский правил живыми, и это стало заметно, когда эти живые отказались повиноваться.
К счастью для герцога, внезапно стало известно, что англичане под водительством Тальбота только что высадились в Гиени.
Это событие добавило хлопот королю Карлу VII, так что у него не было больше времени заниматься гентцами.
Вот тогда и решено было начать кампанию, о которой мы уже говорили и в которой молодому графу де Шароле предстояло получить боевое крещение.
Гентцы начали действовать, пытаясь смягчить гнев своего сеньора, «жизнь, тело, руки, жену и детей» которого они поклялись чтить.
Посредником в переговорах выступил сир де Ком- мин — тот самый, который оставил нам превосходные мемуары о Людовике XI, — сир де Коммин, сеньор де Ла Клит, верховный судья Фландрии.
Добрый герцог прежде всего потребовал, чтобы ему выдали трех главных противников налога на соль. Это были Даниель Серсандерс, Льевен Поттер и Льевен Сне- вут.
Горожане Гента ответили на это требование отказом.
Трое виновных — разумеется, виновных с точки зрения герцога, но героев с точки зрения народа — по собственной воле решили довериться доброте своего сеньора.
Они направились в Термонде на встречу с герцогом, смиренно склонили перед ним колени и попросили у него прощения.
Герцог изгнал Серсандерса на двадцать льё от своих владений сроком на двадцать лет, Поттера — на пятнадцать льё сроком на пятнадцать лет и Сневута на десять льё сроком на десять лет.
Такова была милость, оказанная им добрым герцогом!
Узнав об этом, жители Гента вознегодовали. Громадный набатный колокол дозорной башни загудел на одной ноте; за его зловещий гул этот колокол прозвали Роландом, ибо казалось, будто он взывает: «Ро-ланд — ро-ланд — ро-ланд!»
Чудилось, будто страшный вестник беды говорит сам о себе:
Роланд мне имя. Когда звоню я — начался пожар, Когда я грохочу — во Фландрии бушует буря!
И вот в городе Генте поднялся мятеж — разумеется, это добрый герцог назвал мятежом возмущение славных горожан, доведенных до крайности его тиранией. И Роланд загрохотал!
Мы уже сказали несколько слов о политическом устройстве Гента; однако наш рассказ будет неполным, если мы не скажем несколько слов об общественном устройстве города.
Возможно, благодаря этому нам удастся понять, такими ли уж негодяями, как называли их историки Бургундии, были жители этого города.
Вспомним, как при Луи Филиппе правительственные газеты называли бунтовщиками братьев фламандских лоллардов, несчастных лионских ткачей, писавших на знаменах своего восстания: «Жить работая или умереть сражаясь!»
Если вы желаете знать, откуда происходит слово «лоллард», поясним: «лулла» по-шведски означает «убаюкивать», на старом немецком языке «луллен» — «тихо напевать». Так что «лолларды» — это мученики труда, которые тихо напевали, чтобы усыпить свою нужду. Их называли также «бегарды», то есть «просящие».
Что же касается таких женщин, то они именовались «бегинками»; поезжайте в старые города Фландрии, и вы еще увидите там «бегинажи», где сообща жили женщины, не ставшие затворницами, монахини, не давшие обетов или, по крайней мере, не давшие чересчур строгих обетов; им позволялось замужество, и из своей маленькой кельи они шли в убогое жилище рабочего, неся туда веру и любовь — два великих утешения человеческой жизни.
Природа Фландрии грустна: это дождливый север, туманный север, слякотный север; в сравнении с этим ледяной север кажется раем.