Карл Смелый. Жанна д’Арк - страница 68

Затем вновь стали мало-помалу появляться посланцы короля Франции, истинные или мнимые.

Потом появились члены Братства Зеленого шатра, эти блудные сыновья бунтов и революций, которые выхо­дили из своих лесов и, подобно волкам, чуяли запах крови; однако волки чуют уже совершившуюся резню, а эти чуяли резню предстоявшую.

Герцогу доносили обо всех этих событиях.

Ему рассказали, что прибыл бальи Лиона; льежцы про­водили его на Лоттрингский холм, к колыбели Каролин­гов, в Херстал, где родился Пипин и название которого мы переделали на Геристаль.

И там бальи Лиона, действуя от имени короля Фран­ции, в присутствии нотариев и свидетелей вступил в права владения.

Так что Льеж не был более бургундским городом и даже валлонским: Льеж стал французским, и король Франции не мог позволить ему умереть.

Затем, в одно прекрасное утро, к Карлу примчался Людовик Бурбонский, епископ Льежа, которого сопро­вождали все его дворяне. Людовик Бурбонский проживал в Юи; однако льежцы, выставив предлогом необходи­мость заставить Юи и Сен-Трон, которые находились в подчинении Льежа, заплатить часть дани, полагающейся герцогу Бургундскому, двинулись на Юи.

Епископа этот предлог не обманул; он не стал дожи­даться льежцев и спасся бегством.

Вступление герцога Карла во власть, которой он наме­ревался превосходно распорядиться, начиналось плохо.

Только что он, по существу говоря, побывал пленни­ком у гентцев, и, чтобы откупиться, ему пришлось под­писать договор, который в его глазах был постыдным.

И вот теперь его кузен Людовик Бурбонский бежал вместе со своими дворянами, спасаясь от льежцев!

Горе льежцам! Это на них должен был обрушиться весь тот гнев, что копился в глубине его души со времени смерти старого герцога.

Для начала, чтобы напугать одновременно льежцев и их покровителя короля Франции, Карл призвал пятьсот англичан из Кале, куда король Эдуард отправил две тысячи солдат. Пятисот англичан вполне хватало для демонстрации, а такая демонстрация была чрезвычайно грозной для Франции.

Однако в ней было нечто такое, что могло устрашить и самого герцога.

Его дед, Иоанн Бесстрашный, который не останавли­вался ни перед чем и которого следовало бы называть Иоанном, не страшащимся преступления, не решился бы на такую измену, ибо для сына Франции призвать англичан было государственной изменой.

Более того, вступая в союз с Йорками, Карл предавал собственную мать, которая происходила из рода Ланка­стеров.

Заключить договор с англичанами означало заключить договор с дьяволом. Не кто иной, как Шатлен, историо­граф герцога, так высказывается об англичанах:

«Эта нация такова, что, говоря о ней, нельзя писать ни о чем, кроме ее грехов».

Вскоре, в довершение скандала, стало известно, что эти пятьсот англичан прибывают для того, чтобы при­сутствовать на церемонии бракосочетания; что один из Ланкастеров женится на одной из Йорков и что две Розы, истреблявшие друг друга в Англии, намереваются цвести вместе на троне Карла Грозного.

Затем новый герцог принял девиз: «Я дерзнул».

На что же он дерзнул или, если осовременить это слово, отважился? Это вполне ясно: на раздел Фран­ции.

При его восшествии на престол появилась комета; эта комета, по словам всех, предвещала великие беды; но для кого, если не для Франции?

«Я дерзнул!» — именно такой девиз подходит тому, с кого написал портрет Ван Эйк; это девиз человека с нахмуренными бровями, желтушным цветом кожи и жестоким лицом; человека «с крепкими плечами, крепким хребтом, крепкими ногами, длинными руками, сильного про­тивника, способного сбросить наземь любого; человека со смуглым лицом и темными волосами, с густой и гладкой шевелюрой и ангельски ясными глазами». И при всем этом сына набожной и суровой бегинки, приказавшей сжечь город и повесить и утопить восемьсот человек, потому что какой-то негодяй назвал ее сына бастардом!

Но прежде всего, даже прежде свадьбы, необходимо было покончить с Льежем.

Вызов льежцам герцог бросил в своей прежней манере, факелом и мечом.

В соответствии с недавним договором, который он заключил с этим городом, в руках у него находились пятьдесят заложников. Какое-то время он был настроен казнить их, но этому воспротивился сир д'Эмберкур.