Кармен и Бенкендорф - страница 7

— Это не много, — я облегченно вздыхаю. — Но и не мало, — и глубоко затягиваюсь дымом.

— У тебя есть деньги? — Она склоняет голову к плечу и пытливо щурится.

— Почти.

— Как это? Деньги или есть, или их нет. Третьего не дано, — коротко хохотнув, она снова белозубо улыбается.

— Дано, — почему-то упрямлюсь я. — Я живу в «Интуристе». Рядом со мной номер шефа — Соломина. У него и одолжу. Кстати, большая часть суммы у меня есть.

— Твой шеф — Соломин? Который когда-то работал в Главлите Советского Союза?

— Да. А что? Ты его разве не узнала? Ведь он брифинги проводит каждый день! — не могу скрыть удивления.

— Нет… Так, слышала кое-что о нем, — и щелчком выстреливает окурок в сугроб.

— А, понятно, — вздыхаю. — Раз ты печаталась в «Юности» со «смертельными» повестями, то его, наверное, не миновала.

— В общем-то да. Зацепила крылом этот гранитный утес, — она зябко прячет «босые» ладони под мышки.

— Тогда пойдем? — предлагаю я робко.

— Сливаться в экстазе? — говорит она с кривой улыбкой.

— Соприкасаться сердцами, — парирую я.

— Было бы любопытно… Если возможно.

Мы направляемся к реке — черной бурлящей ленте, чьи истоки теряются гдето в ущельях Кавказского хребта. Тусклый фонарь на берегу освещает узкий пешеходный мост, обросший снегом.

— Меня зовут Андреем, — говорю я наконец.

— Анна, — она проводит ладонью по перилам мостика, лепит рыхлый снежок и бросает в темную кипящую воду.

— Ты не боишься, что я тебя обману? — вырывается у меня ни с того ни с сего. — То есть попользуюсь, но денег не дам…

— Не боюсь. Меня трудно обмануть, — ее глаза вспыхивают диковатым огнем. — Люди, которые пытались меня обмануть, очень дорого платили за это.

— Что значит «дорого»? — я смотрю под ноги, потому что не могу выдержать ее взгляд.

— То и значит. Много будешь знать — скоро состаришься.

— Я не боюсь состариться, — снег поскрипывает под моими промерзшими ногами, — я боюсь простудиться. Взял вот с собой в командировку только туфли. Не помню такой зимы на Кавказе.

— Я тоже. Видимо, Бог послал холода — военные страсти остудить. — Анна скрещивает руки на груди.

— Думаешь, это поможет? — и начинаю стягивать со своей руки перчатку. Надень мои. Не могу смотреть, как ты мерзнешь.

— Спасибо. Я не ношу чужих вещей.

— Ты говоришь так, будто я предлагаю тебе изменить Родине…

— Наша Родина сама готова изменить нам с кем угодно, — Анна резко встряхивает головой и волосы ее разлетаются.

— У Родины лихорадка и озноб полураспада, — мой уязвленный патриотизм шевелится где-то под сердцем.

— Какой же это полураспад? Вы тут войска и ментов нагнали тучу — черта с два распадешься… Вот у тех, кто прячется в горах, у тех сейчас и полураспад, и озноб. От костров не отходят, вот-вот готовы разбежаться.

— Откуда ты знаешь? — я замедляю шаг.

— Догадываюсь, — она зябко втягивает голову в плечи.

— Ты рассуждаешь так, будто вчера была в горах.

На другом берегу меня вдруг осеняет.

— Слушай, извини за прямоту, но кто ты по национальности? — вопрос мне дается не без душевного труда.

— Ага! — смеется Анна. — Испугался, что связана с боевиками!? Террористкаэкстремистка?!

— Да черт вас тут разберет, в этом Вавилоне! — тушуюсь я, глядя в белозубый смеющийся рот.

— Не волнуйся, — резко успокаивается Анна. — Я немка.

— Что?! — от неожиданности я спотыкаюсь.

— Есть такой народ на святой Руси — немцы. Не делай вид, что не знаешь, — глаза у Анны светятся.

— Чего угодно ожидал, только не этого! Ты похожа на армянку, на гречанку, на еврейку наконец… Но на немку?!.

— Это потому, что смешение кровей. Но отец немец. Кстати, не знающий немецкого. Наш род здесь, на Кавказе, лет сто живет. Если не больше. Предок нефть тут искал. От фирмы знаменитого Нобеля.

— Нашел?

— Про нефть не знаю, а вот жену нашел. Вот и обрусел или, как здесь говорят, — орусился. Вернее, окавказился. Нам на горе.

— Ну, теперь понятно твое отношение к Родине, — вздыхаю.

— Только не надо высоких слов. Я блядую точно так же, как и мое Отечество. Мы с ним одинаково спокойно укладываемся под тех, кто платит.

— Аня, так нельзя говорить. Мне это неприятно. Я все-таки офицер, — и останавливаюсь, развернувшись к спутнице всем корпусом.