Карнавал - страница 2

Я случайно встретил того своего знакомого на концерте в зале «Сантори»[1], в антракте. Они с Ф* пили вино в фойе. Главным номером вечера была симфония Малера (которая по номеру — признаться, забыл). А в первом отделении исполняли «Ромео и Джульетту» Прокофьева. Приятель представил меня Ф*, и все мы за вином поговорили о музыке Прокофьева. Как выяснилось, они столкнулись здесь же. Выходит, мы втроем пришли на концерт каждый сам по себе. Между теми, кто ходит на концерты в одиночку, обычно возникает нечто вроде солидарности.

При первом же взгляде на Ф* меня внутри передернуло: до чего же она уродлива! Однако женщина улыбалась и держалась с таким достоинством, что мне стало стыдно за свои мысли. И пока мы беседовали, я мало-помалу перестал замечать в ней уродство. Вообще не думал о ее внешности. Она оказалась хорошей собеседницей, говорила интересно и на любые темы, остро парировала и неплохо разбиралась в музыке. Когда прозвонили к началу второго отделения и мы расстались, я подумал: «Ей бы милое личико — или хотя бы лицо немного приятней, — какой бы она стала привлекательной!»

Позже я — весьма болезненно для себя — узнал, до чего легкомысленно заблуждался на ее счет. Потому что сила ее личности — ее чары, так сказать, способность притягивать к себе других — действенно проявлялась именно благодаря ее необычному лицу. Иными словами, особую динамику у Ф* порождала как раз эта существенная разница между ее изысканностью и уродливым обликом. Ф* осознавала эту силу и управляла ею.

Описать, в чем именно заключалось уродство ее лица, очень непросто. Невозможно передать читателю особость ее внешности, какими бы словами и в каких подробностях ни пытался я ее обрисовать. Одно могу сказать с уверенностью: функциональных отклонений в структуре ее лица я не приметил. Ни одного. Иначе говоря, дело было не в том, что здесь что-то «выглядит странно», а тут «немного подправить бы». Как таковых заметных изъянов нигде не было. Но в целом лицо производило впечатление органического уродства (словно при рождении Венеры, что само по себе уже странноватая метафора в этом контексте).

Это уродство в целом невозможно объяснить ни словами, ни логикой, но даже если удастся, большого смысла не будет. Мы можем здесь либо безусловно принять то, что видим перед собой, либо не принимать ничего вовсе. Похоже на войну, в которой не берут пленных.

Толстой в самом начале романа «Анна Каренина» писал: «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему». Примерно то же можно сказать и о красоте или уродстве Ф*. Я считаю (и это сугубо мое личное мнение), что женщин в той или иной мере красивых можно объединить одним общим понятием «красота». Все они несут у себя на спинах по красивой обезьяне с золотистой шерстью. И пусть блеск или оттенок шерсти у обезьян немного различаются, все так при этом ослепительно, что выглядит примерно одинаково.

А вот уродливые женщины взгромоздили на свои спины особых обезьян, и каждая космата наособицу. У каждой обезьяны шерсть сваливается, линяет и пачкается неоднородно. Такие твари ничем особым не блещут и вряд ли могут нас ослепить.

Однако обезьяна на спине Ф* многолика, шерсть у нее одновременно разной расцветки, хоть и вовсе не глянцевая. Впечатление от этой обезьяны сильно разнилось в зависимости от угла зрения, погоды и направления ветра в тот день, даже от времени суток. Иными словами, облик Ф* стал результатом кристаллизации самых разнообразных элементов уродства, собранных в одном месте по некоей строгой системе и под воздействием особой силы. И обезьяна спокойно расположилась у Ф* на спине. Было ей там уютно и надежно, как будто в самом центре мира сошлись воедино все причины и следствия — и обнялись там.

В какой-то мере я сумел осознать это (даже пока не зная, как облечь это в слова) при нашей повторной встрече с Ф*. Чтобы принять ее уродство, требуется время, это я понимал. А также необходимы интуиция, философия и логика. Отчасти может пригодиться жизненный опыт. И, когда проводишь с ней какое-то время, постепенно вдруг начинаешь ощущать легкую гордость. За сам тот факт, что интуицией, философией, логикой и жизненным опытом не обделен.