Карнавал - страница 8

С тех пор прошло немало лет. Я все так же стараюсь не пропускать ни одного концерта, где исполняют «Карнавал» Шумана. И всякий раз старательно окидываю взглядом зрительный зал или ищу ее фигуру в фойе за бокалом вина в антракте. Хотя ни разу так и не увидел, меня не покидает чувство, что она вот-вот покажется где-нибудь в толпе.

Стоит выйти новому диску с записью «Карнавала», я покупаю его. И все так же выставляю ему баллы у себя в блокноте. Появилось много новых исполнений «Карнавала», но «лучшим» для меня по-прежнему остается Рубинштейн. Его фортепиано не сдирает маски с лиц — оно подобно ветерку, легко и нежно дует сквозь узкий зазор между маской и лицом.

Счастье — всегда понятие относительное, разве нет?

А вот вам история еще более давняя.

Однажды в студенчестве у меня случилось знакомство с одной девчонкой — не то чтобы уродиной, но и не красавицей. Пожалуй, можно сказать — совсем не красавицей. Один мой товарищ позвал меня на двойное свидание, и она пришла как пара для меня. Жила в том же общежитии, что и подружка моего приятеля, а училась на курс младше меня. Перекусив вчетвером, мы парами разошлись. Если не ошибаюсь, заканчивалась осень.

Мы с ней погуляли в парке, потом зашли в кафе, пили кофе и разговаривали. Была она низенькой, глаза маленькие. Мне показалось, что девушка она славная. Стесняясь, говорила тихо, но очень четко — наверняка у нее были хорошие связки. Рассказывала, что в институте занимается в секции тенниса. Родители теннис любили и с детства брали ее на корт. По всему видать — здоровая семья, да еще и наверняка дружная. Однако я в теннисе почти ничего не понимал и беседу поддержать не мог. Мне нравился джаз, а она о джазе почти ничего не знала. Мы с трудом подыскивали темы для разговора. Но при этом она все равно хотела послушать о джазе, и я рассказывал ей о Майлзе Дейвисе и Арте Пеппере, как я проникся джазом, что в нем интересного. Она увлеченно слушала — не знаю, правда, что при этом понимала. Затем я проводил ее до станции, и мы расстались.

Прощаясь, она дала мне номер телефона своего общежития. Написала на чистом листке из блокнота, аккуратно вырвала его и протянула мне. Но я ей так и не позвонил.

А через несколько дней опять встретил товарища, пригласившего меня на двойное свидание, и тот извинился. Вот что он сказал:

— Прости, что тебе досталась такая страшненькая. По правде говоря, я должен был познакомить тебя с красивой девчонкой, но у той накануне возникли какие-то срочные дела. Ничего не оставалось, как позвать вместо нее эту дурнушку — в общаге кроме нее никого не оказалось. Подруга тоже просила ее извинить. В следующий раз исправимся.

После таких извинений товарища я подумал было позвонить той девчонке. Она и впрямь не красавица — но и не какая-то там дурнушка. А между той и этой есть разница — пусть даже небольшая, но не хотелось мне оставлять все как есть. Для меня это, как бы тут получше выразиться, — очень важный вопрос. Вряд ли, конечно, она станет моей девушкой — но ведь можно еще раз встретиться и поговорить. Не знаю, о чем, но наверняка о чем-нибудь найдется. Хотя бы для того, чтобы не оставлять ее в памяти просто дурнушкой.

Однако я никак не мог отыскать листок с номером телефона. Помню только, что положил его в карман пальто, а там бумажка будто в воду канула. Похоже, я выбросил ее вместе с ненужными чеками. Скорее всего. В итоге я так никому и не позвонил. Спроси я ее номер у товарища — он наверняка дал бы, но я предвидел, как он на это отзовется, и не решился спросить.

Я давно забыл о том случае и совершенно не собирался вспоминать. Однако, рассказывая сейчас о Ф*, описывая ее облик, неожиданно припомнил события тех дней. Причем весьма явственно и подробно.

В свои двадцать, в конце осени я только раз сходил на свидание с девушкой неважной наружности. Мы гуляли в вечернем парке, пили кофе, я подробно объяснял ей, как прекрасно порой скрежещет альт-саксофон Арта Пеппера. Объяснял, что это не какой-то случайный сбой в исполнении, а важное для него проявление состояния души (да, я так тогда и сказал — «проявление состояния души»). А потом навсегда потерял записку с номером телефона, который она мне дала перед расставанием. Что и говорить, вечность — это очень долго.