Карта командира Миенга - страница 5

— Конечно, не согласен. Встретил друга и — гонишь его. Нехорошо, Миенг.

— А будет ли хорошо, если друга случайно подстрелят? Сомнений больше не осталось. Костров просунул голову в окно машины, решительно вытащил ключ зажигания.

— Напрасно ты сказал это, Миенг. Теперь я уж точно никуда не поеду.

Миенг засмеялся.

— Я тебе ничего интересного не обещаю, Ко-ля. Возможно, мы просто дождемся рассвета и уедем. Но возможно… — он не договорил, пошел в темноту, и Костров поспешил за ним, чувствуя, как незнакомый холодок стягивает что-то внутри: от страха? Нет, скорее от ожидания опасности, может быть такой же, о которой болтал сегодня Сашка, от ощущения странной значимости всего: и этой душной черной ночи, и неожиданной встречи с Миенгом, и от молчаливой сосредоточенности его солдат, и от тревожно ровного плеска волн пограничной реки Меконг — где-то внизу, под обрывом.

Пожалуй, у Кострова уже возникало подобное чувство, когда шли они с Миенгом сквозь джунгли в провинции Хуапхан, и тогда так же сжималось сердце, и только сожалел Костров, что опоздал: кончилась война до его приезда в страну, и путешествие на базу отряда было не очень опасным — разве что змеи… Впрочем, войны и сейчас не было. А змеи уж не так и пугали Кострова…

Он остановился на самом краю обрыва, над водой. Миенг протянул в темноте руку, она уперлась Кострову в живот.

— Сядь, — прошептал Миенг.

Костров послушно сел на землю, поджал по-турецки ноги. Где-то далеко закричала птица: черт ее знает какая. Снизу от воды тянуло прохладной сыростью, даже приятной в эту липкую от духоты ночь.

— Что все-таки происходит? — тоже шепотом спросил Костров.

— Ждем гостей с той стороны.

— Ждете?

— Именно ждем. Слухи, Ко-ля, слухи…

— А меня сегодня утром патруль остановил. Сказали: опять десант высадился.

— Перестраховка. На всякий случай. Они любят приходить ночью, а вчера их еще не было.

Костров понимал, что служба информации у Патет-Лао налажена достаточно хорошо, профессионально. Но не настолько же, чтобы предугадывать любой ход противника с той стороны Меконга? Выходит, настолько, раз сидят они сейчас на обрывистом берегу и, как выразился Миенг, «ждут гостей».

— Сколько у тебя солдат?

— Хватает, — сердито прошептал Миенг. — Молчи и слушай.

— А сколько гостей? — не утерпел все-таки Костров, но ответа не получил и стал слушать.

Разговаривать Миенг запретил, видеть — все равно ничего не видно, осязание и обоняние тоже вроде лишние сейчас. Только слух. Но что слушать? Костров слышал Меконг — ровный, ритмичный плеск волны у берега. Неведомая птица — он так и не научился различать птиц Лаоса даже по внешнему виду — опять кричала в лесу, перекрывая зудящий хор цикад. Ей вторил кто-то совсем уж непонятный: может быть, обезьяна, а может, еще кто… Говорили, в этих местах в Меконге водится нечто вроде знаменитого лохнесского чудища в индокитайском варианте. Говорили и о жертвах этого речного змея: о каких-то рыбаках, о крестьянине, даже о дипломате из Вьентьяна, утонувшем здесь несколько лет назад. Если всерьез поверить в существование «чудовища», то неведомый глас вполне может принадлежать ему. Тогда диверсантам лучше обождать: змей что-то разговорился, так и слопает их вместе с пирогой или на чем они там собираются форсировать реку.

Потом Костров подумал, почему у Миенга нет автомата? Да и кобуры с пистолетом на поясе Костров у него что-то не углядел. Руками он, что ли, диверсантов станет душить? Сомнительно… В боксе таких, как он, называют «мухачами» — самый наилегчайший вес. А диверсанты по логике должны быть здоровенными, да еще и вооруженными до зубов. Для встречи с ними и самому Кострову неплохо бы обзавестись каким-нибудь пистолетиком. «Смит-и-вессоном», к примеру. Или браунингом. Попросить у Миенга? Не даст, конечно. И правильно сделает. Костров даже устыдился внезапного желания. Хорош будет советский корреспондент с оружием в руках! Как это обычно формулируется: вмешательство во внутренние дела?..

Миенг дотронулся до его руки.

— Слышишь?

Все было по-прежнему: и плеск волны, и цикады, и легкий шум пальмовых листьев, только птица не кричала и «чудовище» приумолкло — устало ворчать. Никаких посторонних звуков. Тишина!