Картезианский развратник - страница 12

В этот момент мою подругу позвали: она сказала нам, что пойдет посмотрит, чего от нее хотят, и сразу же вернется. Ее брат воспользовался удобным моментом, чтобы выразиться яснее. Он не стал тратить время на долгие разговоры, но зато его слова были более чем красноречивы. И хотя он не был вежлив в понимании общественности, его пылкие комплименты я впоследствии вспоминала с наслаждением. Наверное, я отличаюсь от других женщин, но меня гораздо больше воспламеняют неосторожные слова, в которых слышится голос самой матери-природы, чем всякие пошлые любезности, ничего не дающие ни уму, ни сердцу. Но вернемся к комплименту Верлана, вот что он сказал мне:

— Не будем терять время, вы прекрасны, должно быть нас свела судьба. Я умираю от желания вставить вам, скажите, как можно проникнуть в ваш монастырь.

Меня настолько поразили его слова и манера выражаться, что застыла от удивления, и прежде чем я пришла в себя, он успел просунуть руку сквозь решетку, пощупать мои сисечки и изречь еще несколько нежностей в том же духе. Но даже очнувшись, я поняла, что не в силах остановить его в проявлении чувств. В этот момент нас и застала его сестра. Она рассердилась, отругала и меня и брата, и больше я его не видела.

Вскоре весь монастырь узнал о моем поступке. За моей спиной шептались, на меня показывали пальцем, меня высмеивали. Однако пока эти сплетни курсировали среди пансионерок-красавиц, я была уверена, что они не проболтаются, но вот когда стали шептаться уродины, я начала беспокоиться. Именно эти особы, не сомневавшиеся в том, что уж с ними-то такого греха никогда не случится, раздули скандал — сперва тихий, а потом настолько громкий, что он наконец дошел до старух. И тогда я перепугалась по-настоящему, ибо суровые монахини собрали целый совет, чтобы обсудить между собой, насколько бесстыдна девица, позволяющая трогать себя за грудь. В глазах клики этих старух-монахинь, кичившихся своими высохшими от целомудрия прелестями, то было непростительное преступление. Случай сочли серьезным, и меня было решено изгнать из монастыря. А ведь я только об этом и мечтала! Но за мной имелось хорошее приданое, и моя мать смогла убедить монахинь, что заставит меня пойти на послушание, чему они несказанно обрадовались. И тогда они решили, что если потребуется, то ко мне применят силу. Я предвидела что-то подобное и заперлась у себя в комнате. Дверь выломали, и старухи набросились на меня. Я укусила одну, оцарапала другую, я отбивалась ногами, рвала их одежду, чепцы и, в итоге своего успешного сопротивления все-таки смогла заставить своих врагов отступиться от их замысла. Они прекратили нападение, сообразив, какой скандал разразится, если в монастыре узнают, что шесть монахинь не смогли справиться с юной девушкой. В тот момент я чувствовала себя львицей.

Ярость и забота о собственной безопасности захватили меня целиком. Я думала только о том, чтобы дать отпор старухам, но вскоре сила и решительность покинули меня, оставив слабой и беззащитной. Гнев ушел, уступив место разочарованию, я больше не радовалась отвоеванной безопасности, а была потрясена тем, что со мной хотят сделать. Я рыдала целыми днями. «Как я появлюсь в монастыре? — спрашивала я себя. — Я только что была предметом насмешек, никто меня не жалеет, все ненавидят. Ах! Я сгораю от стыда! Надо немедленно найти матушку, — продолжала я. — Она, конечно, будет ругаться, но, скорее всего, простит, ведь этот молодой человек… в этом нет такого уж страшного преступления? Да и разве я позволяла ему это? — рассуждала я. — Да, я немедленно найду матушку». Твердо решив сделать это, я поднялась с кровати, но не успела сделать и пары шагов, как наступила на что-то круглое и упала.

Поднявшись, я захотела посмотреть, что же послужило причиной падения. И что же я нашла? Представь себе, предмет, который я держала в руках, являлся прибором, искусно копировавшим тот орган, о котором я так часто мечтала: хуй!

— А что это? — спросила я у сестры Моник.

— Ах, Сюзон, — сказала она, — ты не долго будешь пребывать в неведении. Любезные кавалеры в очередь встанут, чтобы получить право просветить такую красивую девушку. Только право первенства все равно им не достанется, ибо я сделаю это раньше. Хуй, милая моя Сюзон, это мужской скипетр, и это название подходит ему как никакое другое, ведь он — король среди всех частей тела. Но если бы женщины хотели воздать ему по справедливости, то они называли бы его своим божеством. Да, он божество! Его удел — наслаждение, его владения — пизда, он отыскивает ее среди самых потайных складок, проникает, прощупывает, находит, погружается в нее, вкушает наслаждение сам и дарит его ей, он в ней рождается, живет, умирает и вновь возрождается, чтобы наслаждаться. Но это не единственное, за что следует уважать его. Он подчиняется воображению и зрению, без которых он ничто. Без них он мягкий, вялый и бессильный. С ними он — гордый, пылкий, неудержимый, он вонзается, разрушает, ниспровергая все то, что осмеливается сопротивляться ему.