Картины из истории народа чешского. Том 1 - страница 56

Выслушав опасения Детмара, монах ответил примерно так:

— Герцоги, императоры и князья часто внушают людям страх, но от Бога им дана лишь такая власть, которая соответствует силе их войска. Они внушают страх, когда побеждают, но живут в пренебрежении, когда их крепость разрушена и войска разбиты. Таков удел князей. Они стремятся подавить друг друга, и один другому не спешит на помощь. В противоположность этому — чего может ожидать монах? Он подобен бедняку. Ветер срывает его капюшон, дождь и солнце выбеливают его ветхое коричневое одеяние. Нет у него оружия; нет слуг, и идет он по миру одинокий, как я. Но это лишь видимость и обман зрения, ибо незримые стражи идут впереди монаха и всесильные защитники сопровождают его! Когда же наступает решающий миг и опасность приближается к монаху, один из этих защитников возлагает десницу на рамено одинокого путника и направляет его шаги так, чтоб встретился он с другим монахом или со священником, во власти которого подать помощь и утешение. Поэтому и случилось, что твоя дружина вышла на мою дорогу, и я, вместо того чтобы тащиться жалким пешеходом, сижу теперь на добром коне, и опоясано мое тело, и копье в моей руке. Поэтому уповаю и твердо верю, что и ты вправе довериться охране Жичского епископа. Священник льнет к священнику, епископ к епископу. Другими словами: я, бедняк, и ты, епископ оглашенный, и он епископ на деле — все мы дети одного Господа, и правит нами единая воля.

Беседуя так, поднялись епископ, монах и вся малая дружина на высотку, лишенную растительности; отсюда открывался великолепный вид. Лес здесь уступал место прекрасно возделанным полям, и между полосок волнующихся нив тут и там разбросаны были виноградники и маленькие каменные склады. Вдали же высились город и два-три селения.

Зрелище это весьма порадовало монаха. Он остановил лошадь, чтобы оглядеться повнимательнее. И, приложив ладонь ко лбу, молча улыбался, любуясь прелестной картиной.

Но вдруг он нахмурил брови, а епископ бросил:

— Людей-то в Жичи — как мух! И я бы сказал — войско стоит перед городом!

Встревоженный, с помрачневшим лицом, он напряг слух, не принесет ли ветер какие-либо звуки. Но ветер, к тому же совсем слабый, дул им в спину. Со стороны города едва доносился только слитный гул, какой бывает там, где собралось много народу.

— Ты уверен, что сегодня нет никакого праздника в честь какого-нибудь святого? — спросил епископ.

— Я уверен в том, что эти негодяи разоряют виноградники! — вскричал монах. — И ворота открыты, я вижу — толпы людей проходят в город и выходят из него. Город захвачен неприятелем!

С этими словами монах двинулся вперед. Напрасно удерживал его Детмар, напрасно просил не подвергать себя новым опасностям, тщетно напоминал о поведении, подобающем духовным особам.

— Да, я монах, — возражал тот, — три обета связывают меня, в их числе обет послушания, но это не относится к делам внешнего мира!

— Но эти люди могут просто убить тебя! — настаивал епископ.

— Нечего мне бояться ни раны, ни сокращения дней моих, — отвечал монах, — ибо на мне одежда, которая защищает меня.

Он отбросил копье, чтобы издали его не приняли за воина, и подстегнул лошадь. Детмар волей-неволей последовал за ним.

В том месте, где дорога, окаймленная густым кустарником, спускалась под гору, вышли из зарослей вооруженные люди и, стащив монаха с седла, стали со смехом расспрашивать его на чешском языке.

— Прекратите! — как можно громче крикнул им Детмар, и те, услыхав родную речь, весьма удивились.

Детмара и его людей отвели к человеку, стоявшему во главе отряда.

Этот человек в то время перебирал какие-то драгоценности — там были ожерелья и отдельные каменья; он вынимал их из ларца и, пересыпая между пальцев, складывал обратно.

Епископ заговорил с ним, и когда этот «перебиральщик» повернул голову, Детмар узнал лицо человека с русой гривой, который там, в лесу Смрчины, метнул в него копье. Он был явно в хорошем настроении, но вид его так ужаснул Детмара, что слова замерли у него на языке и руки опустились.

В минуту этой невольной тишины монах подошел к человеку, перебиравшему драгоценности, и наклонился к ларцу. Он не сделал ничего более. Что его побудило? Негодование? Хотел ли удержать руку грабителя, захватившего сокровище? Или простое любопытство вело его, и он только собирался полюбоваться блеском камней? Кто знает! Никто и не узнает никогда, ибо едва монах положил ладонь на крышку ларца, грабитель вскричал и, выхватив кинжал, ударил монаха в грудь. Лезвие проникло в третье межреберье, и монах умер без покаяния.