Касэлона. Особенный рейс - страница 15

— Да нет. Скорее, мы бежим.

Такой откровенности Сэм не ожидал.

— От кого, если не секрет?

— Он, — Аристэй указал на сына, — от правительства. Она, — кивнул в сторону дочери, — от мафии. А я за компанию, не более того. Ну что, Райс, пустите нас на борт?

День определенно не задался.

— Не вожу пассажиров, — сказал Сэм, явственно понимая: переубедить его будет легко, особенно беглецам.

Но Волк медлил, не позволяя ни сгладить, ни отменить отказ. Зато зеленоволосая проныра скромностью отнюдь не страдала. Она попросилась в туалет, заблокировала дверь каюты и сообщила, что выйдет оттуда только когда корабль покинет Оникс.

Понятное дело, «Зара» мигом отперла электронный замок, однако возня с вредной девицей позволила его братцу проскользнуть к панели управления и попытаться подключиться к системе. Бортовому компьютеру такая самодеятельность не понравилась, поэтому Микоар получил ощутимую дозу парализатора и на несколько часов выпал из реальности.

— Видите, с чем я живу, Райс? — Аристэй, похоже, уже привык к поведению детишек и даже его не стыдился. — День за днем, год за годом… Нет, я не жалуюсь. Просто порой хочется стать амебой и не видеть всего этого. Но… Долг обязывает.

— Какой долг?

— Родительский.

Сэм впечатлился настолько, что предложил Волку выпить.

— И не взглянете на мою идентификационную карточку? — Бывший полицейский последовал за ним на кухню и уселся на вращающийся табурет — основную здешнюю мебель. — Понимаю, пассажирский рейс — это серьезная ответственность, особенно для вас. Не удивляетесь? Да, я видел сводки. То, что случилось на «Селестине», ужасает. Я после такого тоже не смог бы водить «маршрутки». Но я и не прошу вас давать объявление о поиске попутчиков. Мы с детьми будем единственными посторонними на борту.

В глубине души Райс начинал сочувствовать этому рано поседевшему мужчине в выцветшей форме, который напряженно вертел в пальцах пустой стакан и находил в себе силы просить о помощи незнакомого и, вероятнее всего, неприятного ему человека.

— Все настолько серьезно?

— Они не говорят. Но Мира несколько месяцев не выходит из дому после шести, а Мик совсем не пользуется галасетью.

— Зато система «Касэлоны» у него опасений не вызывает, — усмехнулся Сэм, готовый вот-вот согласиться на нежеланную компанию — разумеется, при условии, что за весь перелет он не увидит ни зеленую шевелюру, ни мятую кепку.

— Гражданский вариант «Зарницы» тщательно следит за безопасностью и гарантирует полную анонимность в сети. — Аристэй ответил тенью улыбки. — После долгого воздержания мальчик не смог устоять.

— На военных кораблях «Зарница» отвечает на несанкционированный доступ лазером, отсекающим пальцы.

— Ваш парализатор тоже весьма неплох.

Райс достал из холодильника банку пива, передал гостю.

— Безалкогольное.

— А вы?

— Не пью.

Волк не настаивал. Сковырнул крышку, сделал большой глоток…

— Странный вы человек, — заметил, внимательно рассматривая Сэма. — Почему не спрашиваете о деньгах?

— Потому что вы не похожи на того, у кого они есть, Аристэй.

Тот расхохотался, ослабил высокий воротник.

— Точно подмечено. Тем не менее я не привык побираться. Как вам мой флаер? Думаю, потянет на три билета до Ариадны.

Нарочито расслабленная поза не могла обмануть Райса. Волк был загнан в угол и собирался отдать единственную ценную вещь, которая ему принадлежала, за треть цены. В его опутанных сеткой неглубоких морщин серых глазах пряталась невыносимая усталость, граничившая с отчаянием. Пусть Сэм и мнил себя весьма далеким от морали типом, воспользоваться ситуацией он не мог.

— У меня встречное предложение, — проговорил, не глядя на собеседника. — Я найму вас.

— В качестве пилота? — Аристэй не выглядел удивленным.

— В качестве лицензии. Не обессудьте, но пилот на «Касэлоне» один, и это не вы. До Ариадны путь неблизкий, у меня запланирована доставка товаров и посылок на несколько планет. Заодно потаксуем.

«И ты увидишь, что «Селестина» осталась в прошлом», — вертелось на языке.

Но Райс не собирался делиться наболевшим. Не здесь, не сейчас, не с этим человеком и не в этой жизни. Что бы там ни говорили мозгоправы, а откровенный разговор не избавит от горького чувства вины, разъедающего душу каждый миг вне зависимости от времени суток и дозы успокоительных.