Каштановый прииют - страница 26

— Я не могу, он делает мне больно, я один, совсем… Тш-ш, слышишь, он там, — шуршание, тяжёлое сорванное дыхание. — Слышишь? Он здесь… Не надо, не сегодня… Я не заслужил… Я не делал зла. Это он зло, — Дитмар явно ходил по палате и разговаривал сам с собой тихонько, едва слышно, половины слов Вильям совсем не разбирал. — Он придёт, он скоро опять придёт. Ненавижу… Он убьёт нас… Пожалуйста, умоляю, не сегодня, нет… Господи, не сегодня…

Вильям отстранился от двери и нахмурился. Стоит ли ставить ему укол, если он вроде как напуган, но не агрессивен, на стены не кидается? Вильям не был уверен, что сможет его успокоить сам, а если насильно ставить укол — он точно будет кричать, перебудит всех. В экстренном отделении таких вопросов не возникало, потому что не было никаких индивидуальных палат. Не спишь — мешаешь соседям, третьего не дано. Ещё немного постояв у двери, Вильям тяжело выдохнул и пошёл на пост. Нет, не нужен ем укол. Если вдруг что-то случится, тогда и сделает. Он уже дошёл до дверей в общий коридор, как за спиной раздался очень характерный звук, словно открылась дверь с магнитным замком, тихий тоновый сигнал и щелчок. Вильям резко обернулся и судорожно сглотнул. Все двери закрыты, горят зелёные диоды. Впервые за всё время здесь ему стало настолько неуютно. Как будто в пустом коридоре кто-то есть, и он смотрит прямо на него. Дитмар судорожно всхлипнул, и Вильям, отмахнувшись от неприятного ощущения, быстро подошёл к его палате. Внутри шуршание постельного белья, тихое дыхание. Может, сделать укол? Он затаился или решил лечь спать? Ещё немного постояв у дверей, и не дождавшись ни бормотания, ни истерики, Вильям выдохнул и быстро направился в общий коридор. Если даже Дитмар успокоился, ему точно не о чем беспокоиться. Закрыв дверь, он зашёл на пост и тяжело опустился на диван рядом с санитаром.

— В следующий раз пойдём вдвоём, — он был готов к чему угодно, к смешкам, подшучиваниям, но все смотрели на него более чем серьёзно. — Мне нужны вторые уши.

— Да уж, неудобно, когда такие палаты. Столько шума будет, если открывать дверь… — Мэтт почесал кончик носа и нахмурился. И как понимать это мрачное молчание? Вильям завозился, чтобы поправить пиджак, как Ликка подпрыгнула на стуле и задрала голову, настороженно прислушиваясь.

— Опять щёлкает, боже, когда ж я привыкну?

Вильям нахмурился и тоже прислушался. Стало слышно очень странный звук, как будто кто-то пустил деревянный шарик по лестнице скатываться. Шуршание. Может, мелкое животное? Для крысы многовато шума, ласка или кот бездомный? Как бы в подтверждение его мыслям что-то небольшое шустро пробежало туда-сюда и исчезло где-то в коридоре.

— А у вас там проверяли чердак? Звучит как грызуны.

— Да, крыс и мышей у нас точно нет.

— Может, кот?

— Может…

Ликка дёрнула плечом и открыла журнал, чтобы записать данные обхода. И почему-то сейчас Вильям вспомнил, как говорил ей о призраках подсознания. И, похоже, первым в лапы к этим тварям попадёт именно он, у него и своих слишком много, а ещё ощущение чьего-то взгляда в затылок никуда не ушло, только усилилось. Он за много лет жизни с ней научился предугадывать опасность даже со спины, и если он чувствует это сейчас, значит, или опасность реальная и более чем серьёзная, или ему опять пора к психотерапевту. Тяжело вздохнув, надеясь на второе, Вильям забрал у Ликки журнал, чтобы внести заметки и расписаться.

Дом, лестница. Поднимается. Сверху голос зовёт, зло, требовательно.

Твою мать, где ты есть? Тащись сюда сейчас же!

Но лестница не кончается. Сначала бежать, потом идти, пытаться через две ступеньки, через одну, сил нет. Ноги еле поднимаются, спотыкается, хватается за скрипучие перила.

Быстрее! Я тебя зачем кормлю?

Ну же, давайте, ноги, немножечко быстрее, ещё чуть-чуть. Только бы опять не вызвать гнев. Он же может, он же сильный. Но верх лестницы теряется в темноте, ей нет конца, она тянется как резина. Падает на ступеньки без сил, пытается отдышаться.

Ку-ку.

Хватают за волосы, боль в лице, темнота, треск, крики где-то далеко, тишина.

На очередной спокойный ноябрьский день Вильяму поставили дневное дежурство с восьми до двух часов дня. И сразу после дежурства он пойдёт на сеанс к Дитмару. Наконец-то появилась возможность понаблюдать за всеми пациентами, за Дитмаром, как он ведёт себя вне палаты. Завтрак прошёл более чем спокойно, несмотря на то, что пациенты тут были разные. Дитмар оказался даже не самым активным, и, что самое удивительное, самым апатичным. Он без интереса ел, похоже, даже не ощущая никакого вкуса. Ему не было интересно ничего в столовой, ни посуда, ни персонал, совершенно ничего. Быстро поев, он отнёс посуду на выдачу, пробубнил что-то вроде «спасибо» и сам пошёл в комнату отдыха. Судя по тому, что никто за ним не сорвался, Дитмар самостоятельный мальчик, сам спокойно топает куда нужно. Там он уселся за какой-то стол и взял бумажку с карандашом. Вильям старался одновременно присматривать и за комнатой отдыха и за столовой, но момент, когда Дитмар закончил черкать на бумаге и оказался стоящим у окна, он пропустил. Окинув взглядом стол и не заметив там никаких подписанных бумаг, он решил, что Дитмар забрал бумажку с собой, а посмотреть на неё очень хотелось бы. Лучше почерка человека о нём мало что скажет.