Каштановый прииют - страница 50

— Я хочу поговорить о Дитмаре. У него синяки. У единственного из всего отделения. Синяки от насилия. — Профессор отхлебнул чая. Было заметно, как ему некомфортно держать чашку дрожащими пальцами. А уж про ревматизм и говорить не стоит, он скрючивал ему пальцы ужасным образом и заставлял подниматься на грузовом лифте, а не по лестнице. Поэтому Вильям и не боялся разговаривать с ним об этом, профессор не смог бы ни задушить мистера Бейкера, ни так калечить Дитмара физически. — Нет никаких признаков селфхарма. Он, наоборот, очень аккуратный. И ходит он твёрдо достаточно, чтобы не падать.

— Вы считаете, что Дитмара кто-то бьёт из персонала?

— Я уверен в этом. И я хочу, чтобы у него взяли анализ крови общий и на токсины. Он жалуется на самочувствие, но травмы поверхностные, чтобы у него болело внутри. Я думаю, что… Это может быть яд.

— Час от часу не легче… Я и сам подозреваю, что в отделении кто-то намеренно ухудшает состояние пациентов. Но я не могу дать никаких нормальных объяснений. Я уже брал анализы кучу раз и каждый раз непонятно что, воспаление, а чего — не понятно, — мистер Форинджер прикусил губу и нахмурился. — Дитмар очень нервный, он изначально был слишком впечатлительным, шарахался от зеркал. И, как вы видели, он очень сильный, чтобы вырываться у санитаров. Но даже после того, как его скручивают, у него остаются синяки. Я заметил синяки на шее уже давно. Но никакого объяснения им нет. Я думаю на селфхарм, но, как вы сами видите, и этому подтверждений нет. У него нет столько сил, чтобы оставлять такие повреждения, он физически не может так сжать руку.

— Но откуда-то же синяки появляются.

— Один из врачей до вас говорил, что они появляются после ночи, как будто его кто-то ночью таскает. Это всё ещё что… — профессор поджал губы и отвернулся в стену. — Однажды утром он вышел из палаты с таким синяком на пол-лица, что я побоялся, что на меня в суд подадут, что не уследил. Я тогда думал, что Дитмар в кошмаре с кровати упал, но… Потом уже я понял, что кто-то отвесил ему пощёчину. Я тогда сам взялся дежурить по ночам. Но знаете… Ничего. Вообще ничего, как будто надо мной смеются. Только другой врач в смене — и пожалуйста, опять синяки.

— То есть, вы думаете, что убийца тот же, что наносит увечья?

— Я в этом уверен. Потому что это единственное логичное объяснение. Кто-то знает тайный ход, по которому попадают в отделение, и ходит так, что его никто не замечает. Мы проверяли все вентиляционные шахты, все старые трубы, человек бы туда не пролез. И этот кто-то знает меня, или даже со мной знаком, потому что при мне никогда такого не случается. Потому что я все углы носом обнюхаю, если надо. Потому что от этого зависит моя репутация и репутация этого исследования.

— Но самоубийство ударило бы по вам не так сильно, как это, — Вильям слегка наклонил голову набок, пытаясь заглянуть профессору в глаза. — В конце концов, это психбольница. Как бы она ни выглядела, тут все больны на голову. А вот наличие убийцы и вообще наличие возможности сюда проникнуть…

— Да. И поэтому журналисты ничего не знают. Вы все тут связаны медицинской тайной, а я буду молчать. Потому что заклюют в первую очередь смену, во вторую — меня, в третью — институт. Зачем мне это надо? Меня пугает другое. Дорога крови. Вы понимаете, о чём я. И ещё больше меня пугает то, что эта детектив точно ничего не раскопает. Не успеет, — профессор снял с себя очки и потёр глаза рукой. — Мы все в западне. Я думаю, что стоит поговорить со всеми врачами. Я прекрасно понимаю, как это ударило по вам всем, и мне нужно, чтобы вы не теряли веру в себя. Вы ведь учились, работали, вы не просто так здесь сидите. И я хочу, чтобы вы все знали, что я тут не просто так сижу, как руководитель я готов принять удар на себя, чтобы вы продолжали работать. А Дитмара я прикажу проверить.

Вильям кивнул, отдал карточку и вышел из кабинета. Отойдя к окну, он принялся рассматривать пейзаж за окном. Дитмар очень хотел на улицу, но у них не было прогулок на улице, только воздушные ванны в комнате отдыха. Да и сейчас уже слишком холодно для этого. За окном светило мягкое послеобеденное ноябрьское солнце, какое-то даже призрачное, не яркое. Тихий сквер был безлюден, только несколько пациентов из планового гуляли туда-сюда. Вильям не сразу понял, от чего его вдруг передёрнуло, за деревьями мелькнула очень знакомая фигура. Но она уже завернула за угол здания. Из его кабинета должно быть видно, наверняка. Стараясь не спешить, он быстро зашёл к себе и даже открыл окно, чтобы получше рассмотреть. По дорожке к заброшенной части сквера шёл мужчина в твидовом в рубчик пальто, с шляпой на седых волосах и с зонтом-тростью. Часть сквера, причём значительная, была закрыта забором и заброшена. Почему, кто знает… Мужчина прошёл мимо жилого корпуса и пошёл дальше, в этот кусок леса на территории больницы. Вдруг он остановился, снял шляпу и поднял взгляд на Вильяма. Несколько мгновений глаза в глаза, мужчина интеллигентно поприветствовал его взмахом шляпы и пошёл дальше по делам. А Вильям так и остался стоять, сжимая подоконник. Это не тот мужчина из сна, который прервал кошмар? Далеко, видно не так уж хорошо, но слишком похож, чтобы это было совпадением. Он поднял глаза к небу, пытаясь понять, стоит это странное дежавю того, чтобы заострять на нём внимание, или нет. Приют был на высоком холме, с которого открывался восхитительный вид на окрестности, было видно над деревьями даже колокольню кладбищенской часовни. И отсюда проглядывалось, что там, в глубине заброшенной части сквера, что-то есть. Какое-то строение, похожее на ротонду, колонны было очень хорошо заметны на фоне чёрных и алых деревьев. Вдохнув полной грудью свежий воздух, Вильям закрыл окно и принялся собирать свои записи. Пора готовиться к ночному дежурству.