Каштаны на память - страница 6

Андрей перехватил взгляд черных глаз, в них отражались лучики утреннего солнца.

Ее смуглое, с румянцем лицо излучало радость, которой девушка жила в этот торжественный, неповторимый в жизни день, когда пришла пора расставаться со школой.

— Вы какая… какая-то вроде солнечная, Леся, — задумчиво сказал Андрей, все так же глядя на девушку.

— Это вы серьезно?

— Вы как будто вобрали в себя его лучи и вся сияете…

Леся смутилась и сказала неуверенно:

— Может, это потому, что я жила в Туркмении, которую называют солнечной. Там папа служил целых три года. Я успела загореть! Да и «Крыша мира» — Памир близок к солнцу. А мы и там жили… — Девушка встретилась с его взглядом и сказала смущенно: — А теперь вот здесь, на реке Прут.

— И излучаете радость для нашей заставы, — приподнято и как-то торжественно сказал Андрей и повернулся к ефрейтору Оленеву. — Что на это скажешь, Ваня?

— Вот именно! Леся — наша радость и чья-то, естественно, любовь! — ответил Оленев и подумал: «Солнечная девушка! Сказать бы так Наде Калине, когда встретимся!..»

— Пусть сбудутся ваши мечты, Леся, на новой дороге жизни! — пожелал Андрей.

— Спасибо! — тихим голосом ответила Леся и, обернувшись, увидела Колотуху. — За вами уже соскучился старшина. Рукой машет, зовет.

— Успеет с козами на торг! — недовольно буркнул Оленев.

— Тогда я побежала! Если вы не придете в школу, я постараюсь пораньше вернуться на заставу, — пообещала девушка. — У нас же сегодня концерт.

Оленев расправил гимнастерку под широким ремнем, чтобы грудь была колесом, как этого требовал старшина, дотронулся пальцем до фуражки — на месте ли звезда. Иван не хотел лишней перебранки с Колотухой о выправке, белом воротничке, заправленной гимнастерке и начищенных до блеска сапогах.

Свободные от нарядов красноармейцы белили тир, где завтра, в воскресенье, должны были состояться соревнования по стрельбе, и ставили мишени. Два пограничника заметали дорожки между клумбами, а Терентий Живица, «сват» Оленева, вслед за ними посыпал дорожки белым песком. И на спортивной площадке оживление. Красноармейцы упражнялись на брусьях, турнике, а главный силач заставы, раздетый до пояса богатырь Артур Рубен, командир отделения, в котором служили Оленев и Стоколос, выжимал штангу. Он был борцом классического стиля и готовился к спартакиаде округа.

Возле казармы в кругу пограничников наигрывал шотландскую застольную баянист, повар Сокольников. Он будет аккомпанировать вечером. А отвечал за концерт вездесущий старшина Колотуха. Он давал указания, бросал упреки. Максим был горд и воинствен, как важный петух.

— Почему не застегнулся на верхнюю пуговицу, рядовой Стоколос? — сделал замечание Андрею. — А еще сын полковника Шаблия.

Стоколос сразу же вспыхнул:

— Прошу тебя, старшина! Когда говоришь о пуговицах или каком-нибудь пустяке, то не вспоминай, чей я сын!

— Извини, — быстро попросил прощения Колотуха, что случалось с ним чрезвычайно редко.

— Ты же знаешь, что у меня большой кадык. Выпирает! — сказал, уже усмехаясь, Стоколос. — В моряки мне нужно было идти. И никакой бы старшина не упрекал за расстегнутый ворот! Еще будешь цепляться, напишу рапорт отцу, чтобы помог мне перейти в морской флот! — Андрей громко рассмеялся, застегивая ворот гимнастерки.

— Вот уж мне эти десятиклассники и студентики! В печенках вы у меня сидите. Пока не брали вас, умников, то все было хорошо. У того кадык выпирает, а тому, видите ли, трехлинейка наша не нравится.

— Если задушусь от этой пуговицы, ты сам за меня споешь на концерте! — пошутил Андрей.

Оленев захохотал. Известно, что старшине медведь на ухо наступил и он только умеет командовать под песню. Колотуха поморщился:

— А ты тоже…

— Что тоже? — не понял Оленев.

— Пилотка поперек головы! — серьезным тоном заметил Колотуха. — Ты не Наполеон!

— Да я же в фуражке, а не в пилотке! — с возмущением сказал Оленев.

— Все равно подтянись, товарищ Оленев. На заставу прибыл начальник Управления пограничных войск. Может в любой момент вас обоих вызвать.

Стоколос недоуменно посмотрел на старшину:

— Почему же не сказал сразу, что приехал отец?