Каспар, Мельхиор и Бальтазар - страница 13

Чтобы заставить человека подчиниться — будь он даже сам царь, — достаточно приказать ему сделать то, чего он сам жаждет в глубине души. Я уже видел издали этих двух стоящих бок о бок гигантов и тогда же почувствовал желание поручить себя грозному покровительству этих великолепных фигур. От статуй высотой в десять человеческих ростов веет безмятежностью, отчасти, наверно, благодаря их позам: они чинно сидят, положив руки на сжатые колени. Сначала я обошел статуи вокруг, потом вступил в город мертвых, который они охраняют. От усыпальницы Аменхотепа сохранились только две колонны, капители и лестницы, таинственно обрывающиеся в полете, загадочные глыбы. Но под этим хаосом скрывается упорядоченная чернота могил и стел. Наверху — беспорядок, который продолжает быть связанным с жизнью и людьми, а внизу невозмутимо тикают часы богов. Мы знаем наверняка, что время работает на них и скоро пустыня поглотит эти руины. И однако колоссы не дремлют… Я захотел уподобиться им. Завернувшись в свой бурнус, я уселся у ног северного колосса. Часть ночи я дублировал своим маленьким жалким земным бдением вечное бдение каменного гиганта. Потом погрузился в забытье.

Меня разбудили крики ребенка. Так я по крайней мере подумал вначале. Мне послышался жалобный детский голосок. Откуда он раздавался? Казалось, откуда-то сверху, может быть с неба, а вернее всего — от маленькой, покрытой клафтом головы Мемнона. Иногда вдруг чудилось, что это песня, потому что в ней звучали нежные переливы и восторженный детский щебет. Можно было подумать, что это младенец млеет от материнской ласки.

Я встал. При тусклом свете зари пустыня и гробницы казались еще более скорбными, чем накануне вечером. Однако на востоке, по ту сторону Нила, небо рассекала пурпурная расщелина, и оранжевый блик падал на каменную грудь моего колосса. И тут я вспомнил легенду, которую мне рассказывали, но которая казалась мне неправдоподобной. Мемнон был сыном Эос и Тифона, египетского царя, который послал его на помощь осажденной Трое. Там Мемнон был убит Ахиллом. С тех пор каждое утро Эос омывает слезами росы и озаряет лучами любви изваяние сына, и оживший колосс умиленно поет, согретый материнской лаской. При этом нежном взаимном обретении я и присутствовал, и меня переполнил странный восторг.

Вот уже во второй раз я убеждался, что истинным лекарством от несчастной любви может быть только величие. Пошлые обиды, низкая мстительность, мелочная досада и злоба только усугубляют горе. Комета, это небесное воплощение Бильтины, первая вырвала меня из моего унылого затворничества, направив мой путь в пустыню. А нынче утром я стал свидетелем материнского горя, поднявшегося до величавых высот, я услышал излияния материнских чувств занимающейся зари и сыновних — каменного колосса с младенческим голосом. И сам я царь! Как же мне не понять этого дивного урока? Я покраснел от гнева и стыда при мысли о падении, до которого дошел, когда с отчаянием вопрошал себя, что было причиной рвоты какой-то рабыни — бедро антилопы, хвост молодого барашка или моя чернота!

Мои люди с трудом поверили, что это их господин, накануне раздавленный горем, теперь отдает приказ поскорее перестроить караван, чтобы двинуться на северо-восток в сторону Красного моря.

Нам понадобилось два дня, чтобы добраться от Фив до Кенополиса, где из глины, смешанной с пеплом местного ковыля — альфы, выделывают кувшины, амфоры и сосуды для охлаждения воды. Глина получается пористой, и заключенная в такие сосуды вода благодаря постоянному испарению остается холодной. Потом мы вступили в горы, где смогли двигаться только небольшими переходами. Нам пришлось пожертвовать двумя молодыми верблюдами, которые покалечились в горах — то ли им не хватило выносливости, то ли мы их слишком навьючили. Мои люди снова воспользовались случаем, чтобы до отвала наесться мясом. Не меньше десяти дней потратили мы на переход через ущелья, над которыми высились заснеженные гребни — непривычное для нас зрелище, — пока не выбрались на прибрежную равнину. Велико было наше облегчение, когда мы наконец увидели кромку моря и соленые песчаные пляжи, — самые пылкие из моих спутников устремились к ним с восторженными детскими криками. Море всегда вселяет надежду на избавление — увы, зачастую обманчивую.