Катализатор - страница 2

— Дай мне только забежать в кабинет к отцу и предупредить, что я поеду с тобой.

— Встретимся у машины? — я киваю, а он добавляет: — Только недолго, ладно? Ты же знаешь, как Дестени ненавидит торчать в школе дольше необходимого.

Я прикусываю губу, чтобы скрыть усмешку. Дестени — это старый разбитый «Крайслер» Чеза.

— Я буду такой быстрой, что и моргнуть не успеешь.

Я иду быстрее и сворачиваю в другой коридор, а Чез продолжает идти прямо, по направлению к парковке.

Подойдя к кабинету отца, я нахожу взглядом именную табличку на стене у двери. Не раздумывая, я прикасаюсь к ней, проводя рукой по выгравированным буквам. «Бен Престон». Имя такое же солидное, сильное, как мой отец.

Я вхожу в кабинет и обнаруживаю сгорбившегося над рабочей панелью отца — он выставляет оценки. Галстук свободно повязан на шее, а на лице проступила тень пятичасовой щетины. Он поднимает глаза и улыбается при виде меня.

— Привет, милая. Собралась домой?

Я просматриваю оценки, листая пальцем экран, хотя, вероятно, не должна этого делать. Не совсем понимаю смысл выставления оценок, когда там почти всегда 95 или 100. Вот что происходит, когда ты учишься в школе, полной генетически модифицированных детей, чьи родители выбрали их будущие характеристики как позиции в меню автокафе, не выходя из машины.

— Я собираюсь к Чезу. Он предложил помочь с домашкой.

Папа одаривает меня сочувственной улыбкой.

— Неужели у тебя всё ещё проблемы с алгеброй?

— У меня со всем проблемы, — отвечаю я с иронией в голосе.

— Ну, эй, ты же знаешь, как сильно я люблю математику. Если тебе будет что-то непонятно после ваших занятий с Чезом, возможно, я смогу позаниматься с тобой вечером. Пройдёмся по некоторым математическим темам? — он подмигивает мне, а в уголках глаз показываются морщинки. — Дай шанс своему старику доказать, что он кое-что знает.

Я смеюсь.

— Поверь, пап. Не думаю, что мне грозит забыть это.

Я наклоняюсь к нему и обнимаю за шею. Как обычно, папа пахнет смесью кожи и кедра. Он напоминает мне о классе, но также и о доме.

— До вечера.

Когда я направляюсь к двери, он окликает меня.

— Сиенна?

Я останавливаюсь и оборачиваюсь, опираясь рукой на деревянный косяк.

Отец улыбается, в его волосах седина, а руки слегка сжались на столе.

— Я так горжусь тобой. Я знаю, что тебе нелегко… — он жестом обвёл комнату. — Быть здесь, я имею в виду. Я горжусь, что ты держишься.

Я улыбаюсь в ответ.

— Спасибо, пап.

Вот что я люблю в своём отце. Он всегда знает, как подбодрить, когда я в этом нуждаюсь.

***

Когда я приезжаю позже вечером домой, внутри горит свет. Мамы и Эмили там нет, потому что по четвергам — а сегодня был четверг — у Эмили уроки танцев.

Я не понимаю, зачем маме заставлять четырёхлетнюю Эмили заниматься танцами. Это же просто уроки, где она учится крутиться и наклоняться до пола. Я бы могла этому учить её дома совершенно бесплатно.

— Пап? — кричу я, заходя в прихожую. — Ты дома?

В ответ тишина.

Я прохожу через гостиную, чтобы добраться до кухни. Экран транслирует местный новостной канал. Я захожу на кухню и вижу его. Распластавшегося на спине на кухонном полу с распахнутыми глазами и приоткрытым ртом.

Моё сердце обрывается, и я падаю на колени рядом с телом отца, судорожно пытаясь нащупать пульс. Коснувшись его кожи, я передёргиваюсь: такая холодная, чертовски холодная.

— Нет, — шепчу я, слёзы обжигают глаза. — Нет, нет, нет, нет.

Я вытаскиваю из кармана линк и набираю службу спасения. Сотрясаясь от рыданий, я пытаюсь выдавить из себя слова. Не уверена, что они понимают хоть что-то из того, что я пытаюсь сказать, но мне обещают выслать подмогу.

Следующие несколько минут проходят как в тумане. Я держу его за руку, потому что не знаю, что ещё делать, а слёзы капают на рубашку и шёлковый галстук — его рабочую одежду. У него даже не было возможности переодеться, когда он вернулся домой.

Медики врываются в парадную дверь и начинают оказывать помощь, но я всё понимаю по их глазам. По их движениям, их перешептываниям между собой. Слишком поздно. Никто не хочет мне об этом говорить.

И всё же они говорят.

***

Позже тем вечером, после того, как мы притащились домой из больницы, без отца, потому что папа больше никогда не войдёт в эту дверь, я сижу в кухонном кресле и смотрю на то место, где я его нашла. Мама и Эмили уже легли спать, но мамины рыдания разносятся по коридору.