Каток на кладбище - страница 32
Я очень ясно помню всю конструкцию печей, я был пацан бесстрашный, и на меня авторитет не действовал ничей…
Была там складывающаяся полка из металла. В рост человека, и её внедряли в топку. Но сколько трупов там сожгли — не много и не мало. Жизнь или смерть — отдельные рули.
В тот год Калининград собою представлял зрелище печальное: ведь 80 % всех домов были разрушены. Мы называли их «развалки», так звучало то название отчаянно…
Я жил на улице Краснокаменная. Душа моя была такая нежная, не каменная. И по утрам будила нас «Песня без слов». Скажи мне, Господи, чья это милость? Что до сих пор у нас почти что ничего не изменилось… Зачем, по воле одного и вопреки желаньям большинства та песня утром вновь звучит у нас, что троекратно поменяли в ней слова?!
Я не согласен с этим, даже если буду умирать: никто, пусть и под пыткой не заставит меня ради этой «песни» встать…
Конечно, жизнь в России — очень горькое повидло. Но практика, простите, такова, что большинство всегда и было, есть и будет просто быдло… Поэтому им можно «втюхать» что хотите, ходя бы даже если вы их мать етите…
За домом нашим был зелёный сад. Кустам крыжовника, смородины был каждый житель рад. А обрамляло двор наличие боярышника древ, под ними мы раскопки проводили, от походов озверев.
Там были танки, пушки и солдатики из олова. Один раз даже мы нашли немецкого солдата из свинца, но снизу — голого…
Уже упоминал я, что соседские дядьки во дворе играли в домино. То был наш изыск, настоящее кино. Я помню до сих пор их замечательные фразы и словечки, шутки. Волшебные и сказочные прибаутки…
Нарпимер, был один дядя Петя, что работал на вокзале. А ездил он туда на стареньком велосипеде. Он рассказал однажды про один плакат, что на вокзале вывешен был на всеобщее народа обозрение. Смеялся очень он, когда по поводу плаката высказывал своё он мнение.
Плакат, наверное, являл собою всё счастье, что испытывает (или должен) гражданин советский, когда он отправляется в путь по дороге той железной и, отнюдь, не детской.
Вот текст плаката: «Каждому пассажиру — по мягкому месту!». Можно добавить, что это звучит так, как если бы сказали: «Каждому жениху — девственницу-невесту!». Но мы-то с вами знаем, что это нереально! А выражаться так мы можем только фигурально…
Был среди игроков ещё один шутник, что звали дядя Гриша. Он в лагере сидел, и мы не знали, когда он на свободу вышел. Он говорил, что только лето любит, а не любит зиму, так же, как и осень. Статья же, по которой он сидел, имела номер 58.
Он был бесстрашным мужиком, имел он быструю реакцию и бешеную хватку. При обстоятельства любых всегда он «резал» правду-матку!
Играя в домино, частушку он одну и ту же повторял. И каждый раз над нею хохотал:
В этот момент почти всегда его жена окно в квартире открывала и его обычно упрекала.
Она кричала:
— Гриша! Ну опять твой вечный неизменный бзик! Ты сколько в лагерях провёл за длинный свой язык!
А Гриша ей парировал:
— Танюша! Мне нечего бояться! Россия велика, дальше Сибири не сошлют! Сибирь — край щедрый, благодатный, и люди там хорошие живут. Намного меньше там дебилов и уродов, а кормятся там люди, в основном, плодами огородов…
Среди игроков был ещё один шутник, и у него была своя «коронная» шутка. Он когда-то работал в сталеплавильном цеху и тоже постоянно цитировал плакат, который висел при входе в горячий цех: «Наша сила — в плавках!»
Повторяю, что я был мал, не в силах был реально оценить этот шедевр советских агитаторов. Но сейчас-то я понимаю, что это было очень смешно!
Ещё мне вспоминается, как дядя Петя к празднику рубил головы нескольким своим курам. А курятники, кстати, были тут же, во дворе, и они были похожи на небольшие вольеры зоопарка. Это были сарайчики в ряд, покрытые рубероидом, а вместо решётки была ржавая рабица. Внутри были насесты для кур. Там же держали и кроликов.
Обычно дядя Петя, отрубив голову курице, оставлял тело на колоде и прижимал его топорищем, дожидаясь окончания конвульсий. Но один раз, вопреки его усилиям, одна из куриц выскользнула из-под топорища и бросилась бежать. Без головы! Он погнался за ней, но не смог догнать. Она пробежала метров пятьдесят, до самого нашего дома, и потом своей окровавленной шеей стала биться о дом, пытаясь преодолеть преграду…