Катон - страница 53

Когда же Катон со своими товарищами вступил на Аппиеву дорогу, над которой с мерзким граем кружилось воронье, в склоках между собою кромсающее тела распятых и часто еще живых людей, чувство душевного дискомфорта усилилось. Казнив шесть тысяч пленных, римляне разом усмирили несколько миллионов других, воспрявших было надеждою рабов, и тем надолго предотвратили новые восстания, а значит, и новые жертвы. С точки зрения существовавшего строя они поступили целесообразно и даже гуманно, но все же в глубине души лучших их римлян гнездилось сомнение в справедливости деяний, которые людей, обретших после десятилетий унижений человеческое достоинство, с циничной жестокостью опять низвергли в ничтожество рабства. Цивилизация же, построенная на несправедливости, не может быть устойчивой. И, глядя на уходящую в горизонт вместе с лентой дороги вереницу поникших фигур пригвожденных к крестам людей с обезображенными лицами и пустыми глазницами, источающих трупный смрад, на фоне стонущих вороньими криками небес, Катон словно видел символ будущего Италии и проникал внутренним взором в последний день своей тягостной и страшной изнуряющим чувством обреченности жизни, ставший также и последним днем его Родины.

Будто продолжением его кошмарных видений и подтверждением худших предчувствий стали дальнейшие события. Помпей расположился с войском на Марсовом поле и заявил, что будет ждать возвращения из Испании Метелла, чтобы совместно отпраздновать триумф за победу над Серторием, а Красс возвел лагерь по другую сторону города и объяснил свою воинственную позу тем, что Помпей якобы угрожает свободе римлян. Над государством вновь нависла угроза гражданской войны.

Когда доблесть уходит из общества, люди тоскуют об этой утрате и, видя перед собою измельчавших в корыстных заботах правителей, стремятся наделить полным набором желанных качеств того, кто хоть сколько-то отличается от прочих. На этот раз выбор народа пал на обаятельного тридцатипятилетнего, но уже Великого Помпея, который помимо иных заслуг был любезен простолюдинам еще и тем, что сторонился прогнившего сената. Как только симпатии толпы обрели центр кристаллизации в лице конкретного человека, они тут же разрослись до степени обожествления. "Вот он - герой, ниспосланный небесами, чтобы устранить все пороки общества и сделать нас счастливыми! - с придыханием восклицали обыватели. - Хотим в правители Помпея!" Очень удобно переложить собственные человеческие и гражданские обязанности на одну единственную личность, а потом ее же проклинать за свое дальнейшее падение.

Услышав глас толпы, аристократы возмутились, а их противники оживи-лись и пошли в народ. "Да, мы хотим Помпея, только не правителем, а консулом", - скорректировали они безграмотный и опасный лозунг масс. Всевозможные предприниматели: торговцы, ростовщики-банкиры, откупщики, оттесненные от кормила власти Суллой, - теперь возбудились надеждой с помощью Помпея вернуть утраченные позиции и вновь поставить государство на службу своему бизнесу. Помпей слабо разбирался в социально-экономической подоплеке событий и не задавался вопросом о классовой сущности внезапно объявившихся друзей, его интересовало лишь то, что они восхваляют его и прочат ему власть. "Да, я за народ, и хочу быть консулом", - выразил он согласие стать лидером торгово-финансовых кругов всадничества и сената. "Но ты еще не был даже квестором!" - с негодованием возразили умудренные годами магистратур консуляры. "Но зато он - Помпей Великий! А главное, так хочет народ!" - ответили за своего героя почуявшие запах прибыли финансисты. Этот довод звучал внушительно, но гораздо более серьезное впечатление производило бряцанье оружия Помпеевых легионеров на Марсовом поле. Правда, сенат в ответ мог воззвать к Крассу с его тоже весьма значительным войском. Но начинать войну ради того, чтобы вместо удалого Помпея посадить на трон сквалыгу Красса, никто не хотел. Эта затея имела тем меньше шансов на успех, что и здесь успели подсуетиться лицедеи из стана всадничества. Они уговорили Помпея походатайствовать перед народом за Красса и купили последнего за консульство. Какую-то надежду нобили связывали с Цецилием Метеллом, который с немалой армией шел маршрутом Ганнибала из Испании. Однако Метелл Пий подтвердил прозвище Благочестивого и, едва перейдя Альпы, распустил войско. Тогда лишенный военной силы сенат пошел навстречу полководцам, и состоялся политический торг. Помпей вошел в город с триумфом, а Красс - с овацией, затем оба они были избраны консулами. Но и после этого их армии почти в полном составе и при оружии остались под стенами Рима, поскольку примиренные соперники не доверяли друг другу.