Катон - страница 7
Мальчик задохнулся от гнева, как неопытный оратор, и на миг отстал от Суллы, но вскоре опять догнал его и обрушил ему на голову новые обвинения.
- Тиран, ты сделал вид, будто сложил с себя преступную власть, и прики-нулся нормальным человеком. Ты сказал, будто готов дать отчет в своих делах. О лицемерие! Ты отлично знал, что никто не посмеет вчинить тебе иск, и, провозглашая свою доступность законам, ты лишь хотел узаконить свершенные тобою злодеяния! Но ты дурно справился с ролью. Настоящих римлян тебе не удалось ввести в заблуждение. Мы-то отлично знаем, что сила твоя не в пресловутом счастье, каковое ты превратил в миф, и не в ядовитых глазах, а в ста тысячах твоих головорезов, распыленных по Италии, в десяти тысячах твоих рабов и в трех сотнях твоих разбогатевших приспешников, которыми ты разбавил некогда славный сенат! Эти соучастники твоих преступлений в любой момент готовы вступиться за тебя и расправиться со всяким, кто посмеет обнаружить свою любовь к Отечеству и честность! Однако не ты им нужен, презренный злодей, равно ненавидимый как настоящими гражданами, так и собственной свитой, а твои распоряжения. Они, эти негодяи, окружавшие тебя, испившие подлости у ее истока, прекрасно сознают, что стоит нам осудить тебя, и следом святая Правда восстанет против них: ветераны лишатся разбойно захваченных земель, богачи - награбленных сокровищ, а авантюристы - выгодных должностей. Замкнувшийся в круг по-рок хранит тебя!
Сулла отмерял шаги с точностью клепсидры. Казалось, его дух парит высоко над этой улицей, забитой перепуганным плебсом, и, упокоенный мудростью, озирает сразу весь Рим, всю Италию, целый мир и саму вечность. Глядя на него и мельтешащего рядом подростка, обыватели усмехались: зрительные впечатления подавляли слух. Они видели Суллу и потому не слышали его обвинителя. Но мальчик не понимал или не верил, что взывает к глухим, точнее, оглушенным, и в одиночку продолжал штурмовать отчаянной речью неприступную совесть того, кто и без ликторов остался диктатором.
- Ты идешь размеренно и вольготно! - возмущенно выкрикивал он. - Ты горд собою, доволен своей неуязвимостью, торжествуешь над честными людьми, которых ты сделал столь немощными, что они не в состоянии воздать тебе кару по заслугам! Но чем тебе гордиться? Что ты представляешь собою ныне, когда погибла Родина, сгубленная тобою? Некогда каждый гражданин был могуч и велик именем римлянина, за каждым из нас высилась громада Рима с его воинством героев, которое заполонило не только средиземноморские просторы, но и время, простершись раззолоченным пурпуром побед на шестьсот лет. Любой римлянин морально возвышался над миром, ибо стоял на Олимпе славы Отечества, воздвигнутом многовековыми подвигами нашего народа! Ты же разрушил эту вершину, ты своротил величайшую гору. Ай да силач! Но, сровняв его с землею, ты и сам оказался внизу. Так кто ты теперь? Ответь! Не смеешь? Ты - презренный тиран, каким несть числа в истории всяческих там Египтов, Греций и Персий! Ты родился римлянином, а стал одним из них, одним из персов, лидийцев, армян, сираку-зян. Тебе можно похвалиться лишь тем, что ты первым из римлян обратился в ничтожество, лишь в том твое достижение, что ты стал первым римским негодяем!
Сулла по-прежнему демонстрировал гранитную невозмутимость, но стоявшим поблизости показалось, что лицо его, сохраняя внешнюю неподвижность, начало наливаться густым соком тяжелых эмоций, подобно тому, как набухает зноем воздух перед грозою. Гнев, скованный нарочито спокойными чертами, выглядел особенно устрашающим, поэтому в толпе поднялась тихая паника, и ряды зрителей быстро поредели. Однако кое в ком любопытство все же одолело страх, и такие тайком следовали за самой необычной в истории парой соперников, предвкушая эффектную развязку.
В столь накаленной атмосфере юноша сопровождал Суллу через весь город, без устали разя его гремучими проклятьями. Действо оборвалось лишь у дома властелина. Эта дуэль имела слишком высокое нравственное содержание, чтобы разрешиться обычным скандалом. Потому Сулла, как и его оппонент, до конца выдержал избранную тактику и с ледяным спокойствием ступил на порог. Однако здесь он на миг задержался и, обернувшись вполоборота, небрежно обронил несколько слов, как бы обращаясь к одному из сопровождавших его слуг.