Катон - страница 9

Вступая на политическое поприще в должности народного трибуна, Ливий Друз не внес коррективы в свою программу, которые учитывали бы конкретную ситуацию в обществе, а руководствовался исключительно пользой государства, тогда как эта суммарная польза для всей страны в целом уже не воспринималась в качестве таковой отдельными категориями населения.

Тридцать лет назад отец Друза, также будучи народным трибуном, являл собою отвратительный образец политического лавирования, лицемерия и демагогии, борясь с движением Гракхов. Но настолько все перепуталось в Риме, что сын оказался полной противоположностью отцу как по характеру, так и по идеологическим взглядам. Он предложил меры, действительно способные добавить сил одряхлевшей Республике, причем меры, давно назревшие. Основной его законопроект должен был уравнять в правах жителей Рима и Италии, каковые уже много веков на равных служили общему государству, но неравно получали от него. Сотни тысяч италийцев, влившись в ряды граждан, могли оздоровить римский народ, большей частью состоявший тогда из деградировавшей массы столичного плебса, испорченного паразитическим образом жизни. Другие его предложения были призваны обуздать алчность всаднического сословия и сбить спесь с сенаторов. В сложившейся обстановке сенаторы приветствовали меры, направленные против всадников, всадники одобряли ограничение привилегий сенаторов, а плебс на ура принимал и то, и другое. Однако весь комплекс законопроектов Друза не устраивал ни первых, ни вторых, ни третьих. Он находил поддержку только у нескольких десятков сенаторов патриотического толка, которые обладали способностью смотреть на события поверх узкокорыстных интересов. Основная же масса римлян за малым не видела большого, потому у Друза объявилось столько врагов, что он не выходил из дома и занимался государственными делами в полутемном таблине. Сознание правоты и значительности своего дела давало ему силы противостоять злобе и ненависти противников, и он не терял бодрости духа в самой сложной политической обстановке. Его атрий постепенно стал курией для всех прогрессивных сил Италии. Неравенство сил компенсировалось героическим порывом горстки больших людей, и, несмотря на жестокое противодействие, единомышленники Друза имели шансы на успех, которого могли достичь, если бы сумели организовать и сплотить массы италийцев. Но все оборвалось с гибелью Марка Ливия Друза, заколотого в собственном доме подосланным убийцей. В тот год олигархия таким способом одержала победу, но уже в следующем году запла-тила за нее войною с восставшей Италией.

Маленький Катон, на чьих глазах разворачивались эти события, не понимал их сути, однако ощущал дух борьбы за праведное дело, которым была насыщена атмосфера дома Ливия Друза.

Первые годы жизни не оставляют четких воспоминаний, но они образуют само полотно памяти, окрашивают его в определенные тона, которые затем вы-ступают эмоциональным фоном для последующих восприятий. Ранние впечатления не осознаются, зато они формируют само сознание. Это еще не воспитание ребенка, а его вынашивание, только уже не матерью, а социальной средой; из появившегося на свет тела рождается человек, происходит становление его духовного хребта - характера. Последующая жизнь лишь оказывает влияние на нрав, тогда как первые годы его создают. Поэтому к четырем годам крохотный Марк уже сложился как борец. Кроме того, у него выработалось чувство истины, которое никогда не подводило его в жизни, поскольку стало почти инстинктивным.

Однако в Риме еще существовало немало домов, в которых сохранялся дух предков, но не из каждой семьи с аскетическим патриархальным укладом выходил Катон. Этот ребенок смог усвоить все лучшее, исходившее от его окружения потому, что было кому усваивать. Доброе семя легло в плодородную почву; благоприобретенное в нем прочно срослось с врожденным и образовало того Катона, какого знает история.

Когда какой-то человек вследствие личных достоинств, удачи или пороков окружающих оказывался высоко над человеческой массой, люди в поисках объяснения этому феномену обращали глаза к небу и узревали ответ в божественном промысле. Вглядываться в небеса им казалось проще, чем смотреть на землю, списывать деяния людские на богов было легче, чем уличать самих себя. После того, как таким образом персонифицировалась причина событий, оставалось обнаружить земные явления, которые свидетельствовали бы о вышней воле. В качестве знаков, даваемых людям божеством, выступали какие-то необычные природные явления. Если же таковых не наблюдалось, то знамения возникали в фантазии жрецов, конечно, тоже по божественному наитию.