Катрин Блюм - страница 17

И, перебросив через плечо ружье привычным жестом человека, превосходно владеющего этим оружием, он вышел, повторив:

— Нет, я сказал правду: ты злой и скверный парень, Матьё!

Матьё посмотрел ему вслед со своей обычной туповатой улыбкой, но, как только Франсуа скрылся из виду, лицо его снова приняло вполне осмысленное выражение и он пробормотал с угрозой, звучавшей тем громче, чем больше удалялся тот, кому она предназначалась.

— Ах, вот как! Ты, стало быть, правду сказал и я скверный парень! И стреляю я плохо! И собака Бернара заявила протест, когда меня назвали ее именем! И я, значит, шпион, лодырь, доносчик!.. Терпение, терпение и еще раз терпение! Конец света еще не сегодня, и я, может, еще успею тебе за все отплатить!

В это мгновение деревянные ступеньки лестницы, ведущей на второй этаж, заскрипели, дверь отворилась, и на пороге появился красивый и крепкий молодой человек двадцати пяти лет, в полном снаряжении егеря, только без ружья.

Это был Бернар, сын Ватренов, о котором уже два-три раза упоминалось в предыдущих главах.

Костюм молодого человека был безукоризненным: голубой сюртук с серебряными пуговицами, застегнутый сверху донизу, обрисовывал великолепную фигуру; бархатные панталоны и кожаные гетры обтягивали стройные ноги безупречной формы. Его рыжевато-белокурые волосы и чуть более темные бакенбарды прекрасно сочетались с юношеской свежестью лица, которую не мог скрыть густой загар.

В нем была какая-то особая привлекательность, и, несмотря на твердый взгляд светло-голубых глаз и резкую линию подбородка — признак воли, граничащей с упрямством, — невозможно было не почувствовать к нему глубокой симпатии.

Однако Матьё был не из тех, кто мог поддаться такому чувству. Красивая внешность Бернара, составлявшая столь резкий контраст с уродством Матьё, была для последнего предметом постоянной зависти и ненависти. С уверенностью можно сказать, что, если бы у Матьё не было иного пути, как пожелать себе одно несчастье для того, чтобы навлечь этим два несчастья на Бернара, он без колебаний отдал бы свой глаз, чтобы Бернар потерял оба, или сломал бы себе одну ногу, чтобы у Бернара оказались сломанными обе.

Чувство это было столь непреодолимым, что, хотя он и делал над собой усилие, чтобы улыбнуться Бернару, улыбка у него получалась весьма кислая.

А в тот день она получилась у него еще более кислой, чем обычно. Была в ней сдерживаемая нетерпеливая радость — радость Калибана при первых раскатах грома, предвещающих бурю.

Бернар не обратил никакого внимания на эту улыбку. У него в душе, напротив, все пело, радуясь молодости, жизни, любви.

Он с удивлением и даже с некоторым беспокойством обвел глазами комнату:

— Странно, мне показалось, что я слышал голос Франсуа… Разве его здесь не было только что?

— Он здесь и вправду был, да только ему надоело вас ждать, вот он и ушел.

— Ну ладно, встретимся на условленном месте.

И Бернар подошел к камину, снял свое ружье, продул стволы, проверяя их чистоту, открыл запальные устройства, засыпал порох и достал из охотничьей сумки два войлочных пыжа.

— Вы что, всегда пользуетесь такими пыжами? — спросил Матьё.

— Да, я считаю, что они равномернее прижимают порох… А куда же я дел свой нож? (Бернар поискал во всех карманах, но ничего не нашел.)

— Если хотите мой — возьмите, — предложил Матьё.

— Да, давай.

Бернар взял нож, нацарапал на двух пулях по крестику и положил их себе в карман.

— Что это вы делаете, господин Бернар? — поинтересовался Матьё.

— Помечаю свои пули, чтобы отличить их, в случае если выйдет спор. Когда двое стреляют в одного кабана, интересно бывает узнать, кто его убил.

И Бернар направился к двери.

Матьё проводил его своими косящими глазами, и взгляд его горел невероятной злобой.

Когда молодой человек был уже у самого порога, Матьё вдруг окликнул его:

— Погодите-ка, господин Бернар. Одно только словечко. Поскольку кабана выследил Франсуа, этот ваш любимчик, ваш фаворит, ваша собачонка, вы знаете, что все равно вернетесь не с пустыми руками… Да к тому же в такое утро, как сегодня, у собак плохое чутье.

— Ну хорошо, что ты хочешь сказать? Говори.