Кавалер ордена Почета - страница 36
Мы двинулись дальше, когда Хэммер в нерешительности остановился: его внимание привлекла группа плакальщиц, ближайшая к покойнику. Пристально вглядевшись в них, он отвел сержанта Экса в сторону и что-то зашептал ему. Я наблюдал, как сержант изучающе смотрит на плакальщиц, и следовал за его взглядом. Пять женщин в черном, опустив голову, стонали и причитали. Через определенный промежуток времени та или иная откидывала голову назад и издавала громкий вопль. Только одна маленькая фигурка в центре, чье лицо скрывалось под черной накидкой, оставалась неподвижной и молчаливой.
— Говорю вам, это мужчина, — сказал Хэммер сержанту так громко, что его услышали все. — Я видел его лицо. Ему лет семнадцать-восемнадцать. У гуков это призывной возраст. Я докажу вам.
Мы столпились вокруг сержанта. Он покачал головой.
— Нет. Давайте последим минутку. Вы двое, — он указал на солдат, которые шли впереди меня, — обойдите эту группу и смотрите в оба. Ничего не предпринимайте без серьезной причины. И не вздумайте стрелять без разбора. Если это гук, мы возьмем его втихую. Только следите, чтобы он не попытался бежать. Понятно?
Солдаты кивнули и отправились на противоположную сторону похоронной группы, заняв позицию, откуда можно было наблюдать передний ряд плакальщиц.
Мы четверо стояли без дела под деревом в нескольких ярдах от них. Сержант Экс закурил сигарету и предложил нам. Все взяли, кроме меня. Мне хотелось выкурить марихуану, чтобы прошло стеснение в груди, но я воздержался. Я не курил травку, когда прошлый раз выходил с этим сержантом, и не знал, как он к этому относится. Он действовал строго по уставу, и я не хотел ему перечить.
Последив несколько минут за плакальщицами, Хэммер стал проявлять нетерпение.
— Будем стоять здесь весь день, сержант? Почему бы просто не схватить его и не посмотреть, прав ли я?
— Нельзя мешать их церемонии. Это настроит против нас всю деревню. Ты слышал, что сказал лейтенант?
— Чепуха, сержант. Мы здесь для того, чтобы искать джинков, не так ли?
— Да, но мы не уверены, что он вьетконговец. Может быть, все же под этой накидкой женщина?
— Какая, к черту, женщина! Сидит как мумия. Почему она не раскачивается и не визжит, как остальные?
— Вот мы и ждем, чтобы выяснить.
— Эти дурацкие похороны могут длиться часами, — настаивал Хэммер. — Я видел, как они выли таким образом весь день.
Глаза сержанта сузились:
— Если это вьетконговец, он, видя, что мы наблюдаем, не сможет долго оставаться на месте. Он скоро что-нибудь выкинет. Надо только дождаться.
Хэммер был явно недоволен, но ничего не сказал.
— Не могу понять, — проговорил капрал, — зачем чарли сидеть среди бела дня на похоронах, когда повсюду ходят патрули?
— Может быть, покойник — его отец, — высказал предположение Хэммер. — Разве ты не рискнул бы, будь это похороны твоего старика?
— Ну уж нет, — осклабился капрал. — Терпеть не могу своего старика.
Хэммер начал что-то говорить, но осекся. Одна из женщин, причитавшая громче всех, вдруг поднялась, подошла к покойнику, встав рядом с неподвижной черной фигурой, и горько зарыдала. Потом, взяв себя в руки, наклонилась и поцеловала запавшую щеку покойника. Затем резко повернулась, проскользнула через группу плакальщиц и направилась в сторону рынка.
— Куда ее черти понесли? — возбужденно спросил Хэммер.
— Может быть, пошла за покупками, — заметил капрал и улыбнулся Хэммеру. Я тоже улыбнулся.
— Ничего смешного нет, — обиделся Хэммер. — Я думаю, надо за ней проследить.
Женщина, остановившись перед одним из ближайших к нам прилавков, разговаривала с другой женщиной.
— Да, — сказал Хэммеру сержант Экс, — посмотри, куда она пойдет, но не делай глупостей. Как узнаешь, возвращайся сюда. Мы будем ждать.
Хэммер пошел за женщиной. Я увидел, как он подошел к прилавку с овощами и остановился в нескольких шагах от женщины.
— Он любит изображать сыщика, — сказал капрал.
— Да, — согласился сержант, — но, возможно, он что-то уловил. Я тоже не думаю, что там сидит на корточках женщина, но, может быть, это ребенок, внук покойника. Дети не умеют плакать на похоронах. Понаблюдаем еще немного. Сейчас нет десяти часов. У нас еще есть время.